Дон Пабло пристально посмотрел на Корикойлюр, но та, похоже, и вправду не знала, что именно хотел выразить индеец.

– А сама-то ты что им рассказала?

– Правду.

– Но ведь и «правда» – многозначный термин! – воскликнул дон Пабло. – Что значит – «правду»?

– Всё как было и всё как есть.

– И что это означает? Почему они так переменились?

– Вот это как раз легко объяснить! – Корикойлюр улыбнулась. – Мгновение назад ты был для них обыкновенным бродягой, каких полно приехало из твоей страны. А сейчас ты – инка, подобие инки: на ваш лад. Они тебе не ровня. Ведь кто они? – Корикойлюр запнулась, подбирая определение. – Chakra runakuna, крестьяне. Служа в армии, они отрабатывают миту: в Willka pampa всё заведено так же, как было раньше. Они – не профессиональные воины. Два-три месяца, и они разойдутся по домам. А на их место, если в этом будет нужда, призовут других.

– А этот, – дон Пабло кивнул на шедшего впереди десятки индейца, – разве не профессиональный воин? Он же вроде бы главный среди вот этих людей?

– Главный, – подтвердила Корикойлюр. – Но он всего лишь чункакамайок21. Его положение не сильно отличается от положения остальных. Он тоже отрабатывает миту, а когда отработает, вернется к своим обычным занятиям. Он не крестьянин, но такой же kamachi, как и они.

– Кто?

– Обязанный налогами, – немного коряво пояснила Корикойлюр. – Sillpa runa. Простой человек. Вот пачака камайок – другое дело. Он даже может быть инкой, хотя навряд ли: на нем нет отличительных знаков инки. Или сыном какого-нибудь кураки. Военная служба для него – занятие единственное и постоянное. В любом случае, он точно не sillpa runa.

– Если бы он еще умел говорить по-испански!

Корикойлюр засмеялась. Услышав ее смех, индейцы было обернулись на него, но тут же снова приняли отстраненно-непроницаемый облик.

– Он говорит на runasimi22, человеческом языке. Это ты, с его точки зрения, не умеешь разговаривать!

Дон Пабло покраснел. И в самом деле: с какой стати он решил, что кто-то должен понимать его, а не он других?

Дорога, по которой шел отряд, преобразилась. Она явно была проложена сравнительно недавно и поддерживалась в прекрасном состоянии даже несмотря на то, что проходила через местность, расчищенную от леса, бороться с которым во влажном и теплом климате было не так-то просто. Стиснутая в узкой долине, она, тем не менее, по обеим сторонам окаймлялась возделанными полями – маисовыми и коки. Сколько стоило труда удерживать джунгли от наступления, оставалось только догадываться. Дон Пабло смотрел по сторонам и поражался трудолюбию обустроивших всё это людей. В отличие от прочих андских кордильер, с начала конкисты пришедших в запустение, и даже в отличие от сьерр Испании, своим безлюдьем наводивших тоску, кордильера Вилькабамбы выглядела так, словно ее обласкало внимание Бога. Если на территории вице-королевства почти беспредельно хозяйничали шайки разбойников под водительством желавших урвать кусок пожирнее высокородных и не очень бандитов, то здесь, на землях последнего независимого индейского государства, царил образцовый порядок. Там – разрушенные ирригационные каналы, заброшенные поля, порабощенные и согнанные в энкомьенды несчастные, здесь – всё так, как будто не было никакого нашествия: как будто Империя продолжала жить. Заставляя трудиться – да. Но обеспечивая каждого всем необходимым для жизни. Дон Пабло слышал от тех, кто успел застать Империю в ее прежнем виде, что в ней понятия не имели о нищете, попрошайничестве, смерти от голода или изнеможения. Неспособные к труду – увечные от рождения, калеки из-за несчастных случаев, вдовы, оставшиеся без кормильцев, старики и старухи – получали содержание от государства. Это казалось басней, выдумкой, потому что больше нигде такого не было, но рассказчики настаивали на том, что всё это – правда. Конечно, добавляли они, инки не отличались снисходительностью к лентяям, а их законы были таковы, что за любой проступок следовало беспощадное наказание, немыслимое в Старом Свете. Но если ты трудился, знал свое место, не воровал, не любодейничал, тогда от рождения и до смерти от старости ты был обеспечен пропитанием, кровом над головой, добротной одеждой и даже – в это верилось особенно трудно – женой и потомством: каждому молодому человеку, вступившему в определенный возраст, подбиралась пара. Более того, жениться было обязанностью, а не правом: холостяками в Империи могли быть только мальчики и вдовцы. Завоеватели в одночасье разрушили веками создававшуюся систему. И вот – голодные, нищие, оборванные, изможденные люди стали в колонии такой же обыденностью, какими они были в любой европейской стране.