Для парней такая работа была в радость. Это не в КБ штаны протирать. Мышцы приобрели упругость, выносливость и легко переносили нагрузки. Свежий воздух, хорошее питание, крепкий молодой сон – восстанавливали силы, и каждое утро три друга, как три мифических героя, врубались в войско противника.

Мягкая осина, пихта падали без сопротивления, один-два хороших удара, и они у твоих ног. Хрупкая сосна, мастерски подрубленная, падала от толчка мощной руки. Крепкие лиственницы – противник достойный, сопротивлялись упорно до конца, звеня, словно камертон, под ударом топора. Мелкие раны на теле друзья лечили тут же, замазывая древесной смолой-живицей.

* * *

Человек, привыкший к городскому комфорту, который каждый день принимал ванну или душ, тяжело переносит длительное пребывание в тайге. Одежду, днём постоянно мокрую от пота, утром приходится разминать руками и с отвращением натягивать на себя. Укусы комаров, мошки, использование дёгтя для защиты превращают незащищённые участки тела в сплошную рану. Изнеженная, чувствительная кожа воспринимает это особенно остро.

Наши друзья не были неженками, имели определённую практику и стойко выносили сии тяготы, но с каждым днём они всё чаще вспоминали горячую ванну и баню.

Был перекур, парни сидели на брёвнах. Кто курил, кто поправлял лезвие топора.

– Мне кажется, что от нас воняет, как от ломовых лошадей. Даже наш Аполлон стал на чёрта смахивать, – Юра взглянул на Сергея.

Сергей сидел весь грязный и лохматый. В длинных русых волосах древесные иголки, смола и труха от коры. Лицо чёрное, как у мавра. Дым, солнце, дёготь сделали своё дело.

Дима почесал спину о ствол дерева, затушил сигарету и произнёс:

– А что, может завтра выходной устроим? У меня есть соображения насчёт бани.

– Давайте! Работа идёт хорошо, вон, сколько уже отмахали. Робу постираем, рыбы наловим, вот только насчёт бани ты, наверное, загнул, – Сергей с лёгким сомнением посмотрел на друга.

– Завтра увидите, к обеду будете хлестаться вениками и поддавать на каменку. Ну что, единогласно?

У них всегда было единогласно. Жили душа в душу. Перекур закончился, и топоры снова застучали по деревьям.

* * *

По тайге шли двое. Впереди коренастый здоровый мужик, лет пятидесяти. На его плече висел карабин старого армейского образца. Сейчас их можно увидеть у геологов, охотников-промысловиков и артельщиков. За спиной висел полупустой рюкзак, для удобства перетянутый вязкой посередине. Несмотря на малый объём, его лямки сильно резали плечи, и тот без конца поправлял их, стараясь облегчить неудобство. Взгляд у того мужика был угрюмый, настороженный, какой бывает у людей недобрых, приносящих беду, и которые сами постоянно готовы к встрече с ней.

Одет он был крепко, добротно, как большинство таёжников. Чувствовалось, что тайга для него второй дом, а может и единственный. Шёл он уверенно, пружинистой походкой, в то же время осторожно, как зверь, стараясь меньше шуметь и постоянно прислушиваясь.

Его попутчик был полной противоположностью. Худощавый, сутулый, согнувшийся под тяжестью рюкзака, он представлял жалкое зрелище. Постоянно озираясь по сторонам, шарахаясь от каждой коряги, он тащился следом за хозяином.

– Шеф, давай отдохнём! Падлой буду, не могу больше! – пробормотал он, не выдержав мучений.

– Рано, Скоба! Рано! Идти надо, ручей будет, отдохнём, – ответил Шеф, даже не оглянувшись.

Они шли уже несколько дней. Шеф хорошо знал местность. Здесь он прожил много лет. Работал в артелях, охотился, несколько раз привлекался за браконьерство, работал на лесоповале. Всё было. Сейчас, несмотря на неудобство, чувствуя тяжесть в рюкзаке, он предавался мечтам: