Когда на пороге замаячили люди в яркой медицинской одежде (и я поняла, что они с реанимации), я готова была побежать за ними (насколько это было вообще возможно в моей ситуации). Я знала – они пришли за мной. А это значило лишь одно – впереди ожидало кесарево сечение. Но мысль об операции не пугала меня. Лишь бы дочка родилась живой. Лишь бы эта боль закончилась. Сквозь приглушенный гул я услышала старческий, женский голос:
– Вы чего девчонку мучаете? Неужели нельзя было поставить капельник? Так, Ирина, давай попробуем.
Все закрутилось – завертелось вокруг меня. Люди из реанимации исчезли. Я каким – то образом оказалась уже в родовой палате. Минута, две… Усилия, вздох, снова усилия, и молитва, которую отбивало сердце: «Господи, помоги».
Пасмурный день наполнился криком. Но уже не моим криком – кричала наша с Тимуром дочь.
Тимур
Я услышал щелчок. Потом еще и еще. Болгарин пытался сделать невозможное.
– Ты подписал себе смертный приговор, лживая тварь, – спокойным, будничным голосом вынес я свой вердикт.
Болгарин швырнул пистолет в меня и попытался убежать, но одного выстрела оказалось достаточно, чтобы пуля, вошедшая через затылок, разорвала его лживую морду.
– Ты был кидальщиком, и сам себя кинул, – брезгливо произнес я.
Мы скинули тело в овраг, поросший кустарником. Даже если его найдут, опознать не смогут. А волки с заповедника сделают свою работу. В этом мы были похожи: они – санитары леса, а мы – городов.
Мы выехали из города, и я, наконец, мог позвонить любимой. Гудок, второй, третий – Камила не брала трубку. Я, немного обеспокоившись, набрал Ильнуру.
– Ильнур, у вас там все в порядке?
– Ну, как в порядке. Вроде в порядке. Камилка рожать пошла. Сам понимаешь, нас туда не пускают. Мы рядом с роддомом, – голос Ильнура был виноватый.
– Номер роддома? – я чуть сильнее сжал телефон.
– Второй.
– Хорошо, будьте там.
Я позвонил своему человеку и попросил его узнать, как обстоят дела с родами Камилы – его жена работала там врачом. Не получив ясного ответа, я уже потребовал проконтролировать этот процесс. Я заметил, что волнуюсь – всякие глупые мысли стали закрадываться мне в голову. Я вспомнил молитвы, и какое-то время повторял их. Не выдержав тишины, Рустем спросил:
– Все в порядке?
– Думаю, да, моя рожает, – максимально спокойным голосом сообщил я. А внутри – бушевала буря.
– Понятно, – Рустем, как всегда, был краток. И только по его ухмылке было понятно, что он рад.
Я сделал звонок Султанчику.
– Алло. Вылетай, клиент ждет. По прибытию дам координаты.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Камила
Стоял пасмурный вечер, когда мне, наконец, принесли мою дочку. Ключевое слово – наконец-то! Я не могла успокоиться, все эти 4 часа, пока была без моей малышки в послеродовой палате. И хотя мои соседки – болтушки пытались меня отвлечь (да-да, у меня не было виповской палаты, ведь это был старый, еще советского образца, роддом), мое сердце не знало покоя.
До тех пор, пока я не взяла свою дочь на руки.
Все вокруг замерло, перестало существовать, как тогда, в первый раз, когда малышку приложили к моей груди, в родзале. Длинные, темные реснички, чуть розоватая, еще сморщенная кожа, густые волосы изумительно красивого, кофейного оттенка. Я смотрела на нее и не могла поверить, что именно я смогла родить столь прекрасное создание. Ощущать себя творцом – было восхитительно, непередаваемо.
– Добро пожаловать в этот мир, Ясмина, – прошептала я, с благоговением целуя дочку в мягкий лобик.
Не буду вдаваться в подробности, как проходили мои первые сутки в роли матери и роженицы. Обработка швов, болезненные уколы – которые ставились всем нам, нелестные замечания детской медсестры, добрые слова врача, что «все получится». Попытки расцедить налившуюся грудь, негативные, столь давящие и раздражающие, комментарии соседок по палате. Усталость и боль. Сомнения в себе, подкрепленные отсутствием молока у других мамочек. Мои тихие молитвы, а еще – ожидание, когда же мой Тимур даст о себе знать. Да, он звонил еще утром, однако я была не в состоянии ответить. Я могла бы позвонить братьям, но…