А я его любил таким, каким он был. И полностью доверял.

Так вот, вернувшись к трезвому образу жизни (из-за отсутствия спиртного) Ричард Райзин сидел на козлах и сам с собой рассуждал во весь голос:

– Это здорово, что вы взяли меня с собой. Вот увидите – такая старая акула, как я, на что-то ещё сгодится. Я прошел суровую школу жизни. Я умею делать конфеты из дерьма… Да-да! И даже обратно…

Все более увлекаясь, он говорил:

– Я могу быть охотником, рыболовом, старателем, ковбоем, сапожником, кузнецом, плотником, гончаром… А! Разве перечислишь все, что умею.

Мэри его поддела:

– Вы не страдаете отсутствием скромности.

– Скромность прилична девушкам, а я мужчина и к тому же – простите, бабник!

Впрочем, его скоро все полюбили за доброту и уживчивость – даже молчаливые индейцы. Он стал душой нашей кампании.

И хотя в его кошельке чаще гулял ветер, он считал себя деловым человеком, предпринимателем – а вот меня бродягой.

А мадемуазель Мэри Дорсет?

Хрупкая девушка – почти дитя, но с такой железной волей, что многие сильные и смелые мужчины в подметки ей не годились. Родилась она в резервации от насилия Алоиза Дорсета, чиновника департамента по делам индейцев, над приглянувшейся ему индианкой. Через три года дела служебные вновь его заставили побывать в той же самой резервации. К нему подошел седой индеец-старик и сказал с упреком:

– Твоя дочь, бледнолицый, умирает от голода.

Мэри в два года сиротой осталась, но прелестной внешностью и независимым взглядом приглянулась папаше Алоизу, и он увез её с собой. До удочерения дело не дошло, но девочка воспитывалась вместе с детьми Дорсетов и получила прекрасное образование.

Тем не менее, память о матери, обесчещенной и брошенной папашкой, навсегда осталась в её крови. А индейская кровь обид не прощает!

Вместе с науками в школе, а потом в колледже Мэри училась скакать на лошади и стрелять из кольта, винчестера…

К тому времени Алоиз Дорсет ушел со службы и занялся коммерческим бизнесом. Оружие через его магазины в восточных штатах проходило оптом и в розницу. А юная Мэри осуществляла рекламу.

– Да из такого ружья в цель попадет даже ребенок! – увещевал папаша Дорсет очередного покупателя и подзывал девочку. – Ну-ка поди сюда, малышка – продырявь дяде шляпу. Кидайте, сэр…

Нужно ли говорить, что девочка всегда попадала?

А как она скакала на лошади! Господи! Как она носилась по полям – сначала на мустангах, а потом настоящих кавалерийских скакунах из собственной конюшни папаши Дорсета.

Бизнесмен-оружейник даже не подозревал, что поощряя такие увлечения незаконнорожденной дочери, к чему её готовит.

Окончив колледж и став к прилавку (и в конторе доводилось сиживать – способности и образование многое девушке позволяли), Мэри стала задумываться – а дальше что? Алоиз Дорсет стар и немощен – кончина его не за горами. Если отпишет что-нибудь дочери, то…

Её с детства манили крутые горы, густые леса, раздолье прерий. Она мечтала стать охотником или старателем… на худой конец, фермером, но чтоб на природе – в городе ей было душно.

И вот на тебе… папаша Дорсет подписал завещание, разделив бизнес свой между сыновьями. В паях, конечно – начатое отцом предприятие они должны вести совместно. А о Мэри – в документе ни слова.

Папашка ей обещал выдать замуж за состоятельного человека…

Одного из своих вдовствующих друзей-старперов? На фиг нужно!

И, как обычно бывает в подобных случаях, помогли люди и обстоятельства. Появился я – молодой (ну, относительно, конечно), красивый (а что?), решительный, с авантюрой в голове.

И дрогнуло сердце девушки – либо сейчас, либо никогда…