– Представляю тебя вместе с Эйнаром на пашне, разбрасывающим семена пшеницы, – сказала Маргит со cмехом, но глаза её выражали теперь тревогу.

Она на мгновение застыла, глядя в пространство, потом расхохоталась и уткнулась горячим лбом в его щёку. Вишена понял, что он теперь плачет. Он почувствовал, как в его груди разрастается пустота, а его сердце вот-вот сорвётся в пропасть от мрачных предчувствий. Он закрыл глаза и увидел в своём воображении, как скалы фиорда начинают дробиться, океанский горизонт заворачивается сухим листом в небо, а само небо стремительно приближается. Звёзды холодными каплями проносятся мимо сквозь него и сквозь Маргит. Горячие клубки огня всё переворачивают внутри, а великие боги, вышедшие из-за стен Асгарда, стоят неподвижно, и ждут их смерти. Видения промчались, он открыл глаза и проговорил:

– Не плачь, будет у нас и помолвка и свадьба. Я найду богатый край, и вернусь оттуда с несметным богатством…

Много раз они возвращались за последний месяц к этому разговору. Их отношения пришли в замешательство, ведь чем больше мы упрекаем любимых людей в чём-то существенном, тем большим несовершенством мы их признаём, а если не упрекаем, то признаём их не способными для изменений к лучшему.

Наконец Маргит перестала плакать и тихо сказала:

– Я буду молиться за тебя Одину.

Огонь погас окончательно. Потрескивали остывающие камни, в клетях снаружи перебирали крыльями куры, какой-то зверь, то ли росомаха, то ли лис, осторожно ходил неподалёку. Два раза гукнул филин, неподалёку упали сухие ветки, потом всё стихло. Шум реки сделался отчётливей.

– Завтра утром я отправляюсь на охоту и убью красивого оленя в горах, принесу его в подарок твоему отцу, и поговорю с ним о помолвке, – тихо сказал Вишена, – пусть скажет открыто, что он думает про это.

– Хорошо, я ухожу, и буду ждать завтрашнего дня, и молить богов, – сказала Маргит, освобождаясь из его объятий, – прощай…

Она быстро поцеловала его в губы, выскользнула наружу и исчезла в темноте.

Вишена ещё долго глядел ей вслед через распахнутую дверь. Потом он подошёл к груде хвороста, взял и отнёс его за кузнечный горн, туда, где на полу был выложен очаг. Сложив хворост в виде островерхой крыши, он положил внутрь кусочек сухого мха и несколькими ударами кремня и железный брусок, зажёг очаг. Потом он подбросил ещё несколько хворостин, с треском переломив их об колено, Огонь весело разгорелся, а дым начал улетать в отверстие в крыше. Вишена тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение, размышляя о том, что его чувства к Маргит делают его и сильнее, и слабее одновременно, и главное теперь для него – сделать так, чтобы сильные стороны любви использовать, а слабые стороны постараться скрыть и принизить их власть. Вязкая дрёма обволокла его тело, и он начал засыпать…

Если бы люди были богами, они были бы вольны в выборе своих мыслей и поступков. Только божественное способно на свободу воли. Это только кажется, что нет ничего проще, чем выбрать себе мысли или решить, совершать тот или иной поступок. На самом деле поступки совершает не сам человек, а его представление о том, что следует совершить. Он всего лишь носитель этого представления, эфемерного, но имеющего абсолютную власть над полу звериной человекоподобной оболочкой. Представление человека о мире и о себе берётся не из космической пустоты, не из неизвестного пространства, она формируется из его окружения: нравов и обычаев, взглядов и обычаев его родителей, родственников, иноплеменников и людей вообще. Даже поведение животных, птиц и рыб служат ему примером, потому что живая его природная оболочка не может не чувствовать глубокую связь со всем живым. Страх смерти и увечий, голод, тяга к женщине, стремление защитить детей и накормить их, любопытство, ленивое стремления к усовершенствованиям для сокращения своих повседневных усилий, являются маяками среди желаний и мечтаний, теми берегами отталкивающими или манящими к себе.