Молила Дуня Бога. И молила мужа: давай уйдем, отделимся.

А Илья глаза таращил и молчал. Богатырь он, а слабей бабы, отмалчивается всегда.

Хорошо, что хоть кровати у детей теперь.

Дарья говорит: «Все людское». Нет, людская грязь грязней всякой. За коровами приходилось убирать навоз, с утра до вечера вонь во дворе. Но коровья грязь – не грязь.

Дом большой, грязь нарастает в углах. Дуня удивлялась, как в этом бестолковом доме мог вырасти такой парень, как Илья, работник, не знавший устали, умелый, старательный, хороший охотник. У него своя отрада – кони. Он любит зимой почту гонять, лучший ямщик считается на всем тракте. Разнес однажды самого пристава Телятева так, что и кошевку разбило в щепы, и сам Телятев вылетел на лед и с тех пор опасается Ильи.

Летом, если подают подводу – лодку для начальства, лучше Ильи гребца нет. «Конечно, жаль его отпустить из дома старикам!»

Дуня чувствует, что она, кажется, больше не любит мужнину родню. А перед замужеством, будучи Илюшкиной невестой, так старалась угодить им во всем.

Дети болели, а мать молила Бога: пусть лучше сама буду рябая! А вон дочь с рябинами. А ведь Таньке жить надо жизнь. Кто ее возьмет рябую?

Отрада Дуни – подружка Татьяна, жена младшего брата Кузнецовых. Вместе росли в Тамбовке, вместе вышли замуж в Уральское, вместе тут батрачат. «Сойдемся – все забудем, опять как малые девчонки!»

Дуня знала с раннего детства, что придется ей идти замуж, в чужой дом, к чужим людям, в кабалу, в каторгу, на работу. Теперь отец и мать далеки.

– Смотри, какие цветочки, – опустилась Дуня на колени. Илья радостно улыбнулся. Ему и в голову не приходило, какие-то сейчас цветочки… Жена прикрепила ему голубые колокольчики под ремешок на новый картуз с лакированным козырьком. Илья повел коня в поводу.

– Давай такие же грабли купим! – сказала Дуня.

– Хм! Че это?

– Грабли купим!

– Зачем?

– Сегодня хорошо! – сказала Дуня. – Быстро мы с тобой построили бы дом свой. Все заведем… Пойдем на золотую падь. Таньку возьмем с собой… Намоем золота, ей приданое будет, все купим, и будет у нас дом свой и чистый! Отцу с матерью отработаем, отдарим, все им будет… Как Кузнецовы. У них и Егор и дети ходят золото моют.

Она обняла Илью, повисла на его шее.

По берегу катились с работы конные грабли. За ними валила целая толпа, бежали ребятишки, а посередине белел лен Васькиной головы.

Илья опять молчал. Он и сам думал, что хорошо бы убраться от стариков.

– Надо еще ремней нарезать, – сказал он, снимая узду за поскотиной и отпуская коня.

Дуня призадержалась. Ей нравились красные грабли, толпа и огромная релка, усеянная снопами, со снопами по гребню, на пологе голубого вечернего неба. Походило на картину.

Танька, нежно тыкавшаяся в подол лицом, стыдливая, застенчивая Танька, трогала мать ручонками. Хотелось жить и радоваться.

Еще было светло.

Илья ушел после ужина резать ремни из шкуры. Дуня побежала к нему через тихий пышный огород. Она увидела по лицу, как он обрадовался.

– Так пойдем мыть?

– Это все вранье, наверно, – ответил Илья. – Золота они нам не покажут. Да и нет там ничего.

– Нет, есть!

– Нету.

– Послушай меня вовремя, Илья, у тебя руки золотые… Пока не поздно…

Илья испуганно посмотрел на жену. Потом хмыкнул добродушно и вскинул голову.

Она опять заговорила, а он в знак согласия кивал, нажимая шилом на толстую кожу.

Как-то страшно было бы уйти с женой из дома. Илья привык во всем слушаться, работать на отца и на дядю и не представлял, как же они останутся.

Сам он жил в такой чистоте и в такой заботе, какая ему и не снилась прежде. Он помнил бедное, голодное детство, тяжелые первые годы, когда их семье пришлось тяжелей всех.