Драм мог допустить проникновение Зоны за пределы стены, но не за границы базы. Став мобильным дополнением к Барьеру, он должен был удержать прыгуна. Крепче схватив автомат, сталкер двинулся к грузовику.

Мармадок выпрыгнул из-за него, прокатившись по земле. Бывший ученый был забрызган кровью врагов. Глаза горели зеленоватой яростью хищника. Многочисленные коричневые трещины усеяли его бледное лицо. Прыгая с одной пары конечностей на другую в невообразимом аллюре, прыгун смотрел на Драма и рычал.

Драм нажал на спуск.

Он разнес прыгуну голову на части в тот момент, когда острые когти распороли ему шею.

Все в мире было относительно.

Отвратная дыра в стене с сохранившимися по краям следами аномалии – само по себе отталкивающее зрелище. Вдобавок она по-прежнему освещалась прожектором. И еще являлась проходом в ночную Зону, пребывавшую в данный момент в крайне разъяренном состоянии. Борланд мог определенно сказать, что не видел ничего более кошмарного. Однако то, что творилось за его спиной, не оставляло времени ни на размышления, ни на сожаление. Речь шла исключительно о том, погибнуть ли стоя на месте или в попытке спастись. Он безоговорочно выбирал второе.

– Вперед! – хрипло подгонял он Клинча, споткнувшегося о шевелящуюся корягу. – Отстанешь – ждать не стану!

Майор ничего не отвечал. Автомат он давно выбросил, следуя примеру Борланда, и перешел на спринт. Стрелять тут не приходилось, хотя теоретически было в кого. В первую же минуту им попалась визжащая, ослепшая от вспышек свинья, которая, не разбирая дороги, промчалась наперерез, взметая копытами комья влажной грязи. Мутанты на местности должны были бесноваться особенно сильно, хотя опасных хищников тут быть не могло. Хищники Зоны были умнее, чувствовали неизвестно какими синапсами, что во время Выплеска их потенциальная добыча сама растопчет кого угодно. Борланд впервые осознал, что сведения о Зоне тоже в свое время были получены путем исследований в точно такой же обстановке. Наверняка у научников-энтузиастов имелась нужная дверь в подвал, в котором можно было схорониться в нужный момент, либо еще какие мудреные способы, а также солидный финансовый стимул. Это не меняло факта, что исследовать Выплеск им приходилось в тех же условиях, в которых Борланду и Клинчу было суждено сломя головы нестись вглубь Зоны.

– Куда мы? – позволил себе спросить майор.

– Подвал.

– Где?

– За озером.

Не было никакой нужды объяснять, что за подвал и за каким озером: о схроне Борланда в районе топей «Технопрома» не знал почти никто. Это был даже не основной вариант спасения – всего лишь призрачный шанс, чуть более приемлемый, чем идея потратить последние минуты жизни в поисках свободного укрытия, неизвестно откуда могущего возникнуть там, где его не было. Если сталкеры что-то и усваивали в первый месяц жизни в Зоне, так это расположение всех до единой точек укрытия от Выплеска, которые только можно было найти или оборудовать вручную. На западе «Технопрома» не было ровным счетом ничего. Так считалось.

– Не успеем, – выдохнул майор.

Борланд не ответил. Это было бы слишком расточительным расходом дыхания. Все его тело, сознание, мысли слились в единую пылающую машину, сутью которой было непрерывное движение. После нескольких суток в четырех стенах подобные нагрузки давались ему тяжелее, чем раньше. Он бы с наслаждением сбросил с себя душный прорезиненный костюм, если бы мог чем-нибудь компенсировать затраченное на это время. Еще сталкер полностью пренебрег аномальной активностью. Привычная осторожность в Зоне и директива любой ценой двигать во время Выплеска к ближайшему укрытию вступили в непримиримый конфликт, из которого победителем вышла теория вероятностей. Аномалии во время Выплеска как бы затухают, угодить в одну из таких довольно сложно, да и то имеется шанс выкарабкаться – если есть желание пополнить ряды прыгунов. Но сам аномальный шторм – стопроцентная смерть. Если не существования, то рассудка и образа жизни.