После смерти императора Шан Юй решительно занял пост великого советника, буквально выхватив его из-под носа у министра Вэя. Императорская гвардия в его руках, которая охраняла дворец, заставила остальных молча признать его власть. Чиновники не понимали, как министр Вэй допустил подобное, но шушукаться не осмеливались. Отсутствие поддержки при дворе – Шан Юй всегда вел себя высокомерно и ни с кем не сближался – быстро сделало из него своего рода небожителя, совершенно одинокого на утренних аудиенциях, достойного глумливых насмешек за его спиной. Его и боялись, и насмехались над ним, но не смели перечить. Ходили слухи, что даже министр Вэй пошел с ним на тайный сговор, а потому Шан Юй оставался на своем месте, а при дворе воцарился шаткий мир.

Однако вся эта ситуация говорила лишь об одном – у императрицы Мин Сянь, которая никогда не стремилась в политику и не завела полезных знакомств в бытность Четвертой принцессой, не было никакой реальной власти при дворе. Пусть она и сидела на драконьем ложе и смотрела на всех сверху вниз, все решения, которые она принимала, диктовались ей великим советником Шаном и министром Вэем. Даже ее мать, вдовствующая императрица Вэй, имела больше власти в империи, которая лишь формально принадлежала Мин Сянь. Императрица-марионетка, императрица-пустышка – миллионы жителей Поднебесной кланялись ей до земли, но ее собственные чиновники нисколько ее не боялись.

Покинув зал утренних собраний, Мин Сянь не спеша направилась по боковой галерее во дворец вдовствующей императрицы Вэй. Чжоу Су неизменно семенил за ней, не поднимая головы. Свита императрицы состояла всего лишь из нескольких евнухов и служанок, потому что Мин Сянь, привыкнув к жизни всеми забытой Четвертой принцессы, даже став императрицей, так и не полюбила размах и роскошь, с которой та должна жить. Ей полагалось носить роскошные церемониальные одежды на утренних собраниях, но в повседневной жизни она отказывалась от всех украшений, используя лишь одну нефритовую шпильку. Сейчас, уже переодевшись и сняв тяжелый головной убор для утренних собраний, Мин Сянь неторопливо шла навестить матушку.

– Чжоу Су, – негромко произнесла она, и верный слуга тут же сделал шажок вперед, наклоняя голову и поворачиваясь к императрице правым ухом. – Не забудь проследить за Цао Юанем.

– Слушаюсь, Ваше Величество, – евнух тут же понимающе кивнул, а императрица продолжила свой путь.

Они вышли в сад и пошли по дорожкам мимо стоящих голыми в конце ноября кустов и деревьев. Мин Сянь замерла и с печальной улыбкой посмотрела на унылый пейзаж вокруг – она не любила осень, когда все начинало засыпать и становилось безрадостным. День был сухой, теплый, но она все равно поежилась и глубоко вздохнула от пустоты и отсутствия красок вокруг. Только причудливые камни да редкие вечнозеленые растения наполняли пейзаж красотой.

Ее тихий вздох услышал Чжоу Су. Он покачал головой, отчего его дряблая кожа на шее затряслась, как у индюка. Он знал, что сердце у императрицы нежное, поэтическое, и любое явление природы может ее расстроить.

– Сегодня прохладно, Ваше Величество. Давайте поторопимся к вдовствующей императрице, – сказал он, глядя на застывшую девушку, погруженную в свои мысли.

– Да, – просто отозвалась Мин Сянь, вновь пускаясь в путь. Очень скоро она добралась до дворца своей матушки. Войдя в нагретое жаровнями помещение, она сняла накидку, передавая ее Чжоу Су, а сама прошла в глубину покоев.

Слева от входа на кане[15] сидела красивая женщина. Время будто было не властно над красотой любимой наложницы императора Мин Дуаня Вэй Жуи – лишь тонкий слой пудры покрывал ее узкое лицо, а черные миндалевидные глаза глядели ясно и строго. Ее красота была такой холодной, как будто ничто на свете не могло согреть эти острые черты лица. Мин Сянь была очень на нее похожа.