«Здесь места не нашла беда,

Что льётся через край.

Ты приходи скорей сюда,

Побольше наливай!

Работа коль твоя – помёт,

Ты сел давно на мель,

Тогда тебя, мой друг, спасёт

Хмельной медовый эль!

А если вдруг совсем не здрав,

Не в шутку занемог,

Забудь про горький привкус трав,

Хлебни отменный грог!

Коробит душу коль твою,

Несчастен ты давно,

Как страшный сон утопит всю

Печаль в себе вино!

Хозяин каждому здесь рад,

Его страшится хмарь.

И лучший друг, почти как брат

Для всех вокруг корчмарь!

И лучший друг, почти как брат

Для всех вокруг корчмарь!»

Ещё к середине куплета в зале началось настоящее безумие. Пьяное веселье переросло в массовую драку. Летели стулья, летели люди, бились стёкла, а музыканты со сцены своим задорным пением будто бы воодушевляли дерущихся. Когда одного из пьяных мужиков забросили на сцену, скрипач сперва помог ему встать, а после «подтолкнул» ногой под задницу так, что тот влетел в небольшую группу здоровяков, доселе избегавших «веселья». Но после этого инцидента непричастных к потасовке в зале не осталось. Даже Элдрину пришлось увёртываться от неожиданно вылетавших из толпы менее удачливых бойцов.

В трактир ворвалась пятёрка стражников. Они весьма напористо принялись разнимать дерущихся, попутно одаривая их крепкими ударами дубинок. И всё бы дальше шло гладко, но один из драчунов зарядил одному из мундиров прямо в лицо. Многие в тот момент переглянулись, пожали плечами и целенаправленно пошли в сторону стражей, заставляя их отступать.

Всё это продолжалось, пока все посетители не попадали – кто от усталости, кто от опьянения, а кто по иным известным всем причинам… И когда последний из них опустился на пол, музыканты вновь вернулись к своему первоначальному «ленивому» ритму:

«И вот к рассвету ты бредёшь домой.

Нет куртки, шляпы нет, разбит кисет.

Собака на тебя рычит с женой,

Но ты лишь улыбнёшься им в ответ!»

На последних словах музыканты перестали играть. Аплодисментов они, разумеется, не дождались, хотя им, скорее всего, было и не до них – воздух вокруг них вдруг будто стал вязким; каждый из них почувствовал на себе тяжёлый и гневный взгляд Камлана, который заставил их как можно скорее покинуть сцену.

Когда музыканты ушли, единственное, что мешало воцариться тишине – это бормотание и низкий приглушенный гогот. Вдруг кто-то неожиданно осознал, что музыка затихла, и решил заменить артистов, не поднимаясь на сцену. Очень стараясь, насколько это было возможно в его состоянии, он что-то попытался пропеть. Но, даже не успев договорить какую-то фразу до конца, мужик рухнул на пол и захрапел.

– Вот поэтому я использую только деревянную посуду и качественную мебель… – напряжённо проговорил Камлан. – Как проспятся, у нас будет долгий и тяжёлый разговор.

– Не завидую я им… – заключил Элдрин.

– И не надо, – приглушённо прорычал Камлан.

– Видимо, тебе предстоит серьёзная уборка… Могу помочь

– Да уж, не помешало бы прибраться… Только в помощниках нет нужды, проспятся вот только, – корчмарь поднял перевёрнутое кресло, поставил его посреди комнаты и разместился в нём. – Подождём. А ты присядь, мы давно с тобой не виделись. Можешь взять бутылку красного из-под прилавка.

Юноша прошагал к указанному месту, перешагивая через осколки посуды, обломки мебели и распростёртые тела. Вино он обнаружил сразу – бутылка вплотную вписывалась между полок и выделялась своим размером на фоне чистой посуды.

– «Арквило́н, 3954 год». Десяток лет выдержки. Неплохо! И сколько за такую дают? – рассматривал бутылку по пути к камину Элдрин.

– Десяток монет, – мгновенно ответил трактирщик.

– Я оставлю деньги на прилавке.