– Нервы мои «ламбаду» пляшут. Единственное, что удерживает меня от сертралина, это… мммм. Знатная штука. Вы уверены, что…

– Нет, спасибо.

Он прикончил налитое и налил еще:

– Рекомендую. Я только на этом утро и продержался. От него и повторные толчки начинают симпатягами казаться. Как будто в массажном кресле сидишь. Или на чем-нибудь, купленном в «Шарпер Имидж». Дуайт – это мой старший, Генри еще козявка, – он вечно, Дуайт то есть, подговаривает меня купить у них какую-нибудь дребедень – комплект для игры в бадминтон в плавательном бассейне, преобразуемый в машинку для стрижки собак. Некоторые покупают это, кто-то же должен, нас не один уж год бомбят их каталогами, но я ни разу ни одной хреновины не купил. – Он покачал головой, засмеялся и отпил джину. И похоже, только теперь Глорию и разглядел: – Вы ведь девочка Перрейра, так?

У Глории даже сердце защемило. «Его девочка».

Впрочем, она тут же поняла: Кац вовсе не пытался сказать ей что-то приятное, он просто-напросто – надменный сукин сын.

– Глория Мендес, – сказала она.

– И мы с вами встречались…

– Два года назад. Я приходила в ваш офис.

– О, верно, верно. Вы хотели, чтобы я написал угрожающее письмо неплательщику из Пакоимы. Но как вы сюда-то добрались? На улицах черт-те что творится. Неужели пешком пришли?

– Карл мертв, – сказала она.

Кац с отсутствующим видом побарабанил пальцами по своему подбородку:

– Вам же сюда топать и топать пришлось. Значит, что-то случилось. Что именно?

Глории захотелось вырвать у него стакан и запустить им в фотографии второго поколения Кацев. Сукин ты сын, почему я должна говорить это дважды?

Он так и постукивал себя по подбородку, озадаченный, как будто во вселенной нет ничего загадочнее причины, по которой кому-то может понадобиться вытаскивать его из джакузи.

Глория повторила, громче:

– Карл мертв.

Кац выпучил глаза, приобретя облик еще более распутный, чем обычно:

– Шутите.

Она рассказала ему все, а когда закончила, Кац налил себе новую порцию выпивки – и ей налил тоже. Глория пить отказалась – просто ждала, когда он скажет что-нибудь толковое.

– Исусе Христе, – произнес он. – С копами вы поговорили?

– Мой бывший муж служит в полиции.

– Кто его поверенный – по личным делам? Вот с кем вам стоило бы перемолвиться.

– Его поверенный – вы.

Кац покачал головой:

– Я занимался только делами, связанными с работой Карла. Завещание его где?

– Я думала, это известно вам.

– Не имею ни малейшего представления. – Произнесено это было тоном решительно праведным, и Глория поняла, что в суде Кац умеет напускать на себя вид самый что ни на есть аристократический.

Она встала:

– Тогда не буду вас больше…

– Не-е-е-т, присядьте, – сказал он и повел, расплескав джин, рукой. – Зачем же убегать? Так вам известно хоть что-нибудь о его завещании?

– Только то, что у вас его нет, – ответила она.

– Да, я ни разу его не видел. Наше с ним сотрудничество имело иное направление. – Кац слизнул с запястья каплю джина. – Кто знает, существует ли оно вообще. Не так уж он был и стар.

– В таком случае…

– Если он умер, не оставив завещания, это может стать настоящей головной болью… Вы его ближайшему родственнику звонили?

– Я ни одного не знаю, – ответила она. – Не уверена даже, что они у него есть.

– Ну бросьте, – сказал Кац. – Кто-нибудь быть непременно должен.

Вот и Реджи говорил то же самое.

– Я пыталась найти их, – сказала она. – Просмотрела сегодня утром все его бумаги и…

– Кстати, когда вы об этом узнали?

– Два дня назад.

– Да, времени вы зря не теряете.

– Должен же кто-то заняться этим, – сказала она, рассердившись. – А больше некому.