Слушать дифирамбы одному очень хорошему воину, но совершеннейшему козлу в отношении слабого пола, было неприятно, и я поспешила к замеченным мной лоткам с бижутерией. В глаза мне бросилось массивное колье из розовато-желтого металла с красными камнями. Грубая работа, похожа на ювелирное изделие века так четырнадцатого – пятнадцатого, но тем не менее смотрелось оно очень красиво. При более детальном осмотре выяснила что оно золотое.

– Сколько это стоит?

Я вопросительно посмотрела на Тамира, и тот, поговорив с хозяином колье, озвучил:

– Пятьдесят золотых.

– А как вам платят зарплату? Один раз в месяц? – решила я уточнить уже заранее зная, что Венис расплатился со мной по-царски, точнее по-повелительски.

– Раз в месяц. – подтвердил и вторую мою догадку Тамир.

Я полезла в потрмоне, решив даже не торговаться, хотя, наверное, можно было, рынок все-таки.

Открыв портмоне не успела даже глазом моргнуть, как крутившийся поблизости мальчишка лет двенадцати в грязной и оборванной одежде выхватил его у меня из рук и бросился наутек. Тамир схватил его через пару шагов и подвел ко мне, держа за шиворот. Пацан зашмыгал носом и быстро-быстро что-то заговорил.

– Переведи. – обратилась я к Тамиру, не сводя глаз с неумытого лица, не расчесанных грязных светлых и слегка вьющихся волос и грязной, заштопанной одежды пацана.

– Простите, тетенька, – переводил тем временем Тамир, – я больше так не буду, у меня больная мама, две младшие сестренки и братик, их кормить надо, а на работу меня не берет никто, «мал еще» говорят.

–Две сестренки значит? – прищурилась я, а пацан кивнул.

–И братик с больной мамой?

Еще раз кивнул и вытер нос грязным рукавом.

–Ну веди нас к сестренкам и маме с братиком. Если не соврал, я отдам тебе кошелек.

Глаза у пацана стали похожи на блюдца, но он развернулся и пошел вперед, мы за ним.

За рыночной площадью мне открылся вид из красивых двух-трехэтажных домов, утопающих в зелени и цветах. По мере того, как мы шли вперед, дома сменились домиками, затем домишками, а потом и вовсе хибарами: маленькими, покосившимися и серыми. В одну из таких хибар мы и вошли вслед за пацаном. По пути обратила внимание на ухоженный огород, но настолько маленький, что с трудом прокормил бы одного человека, а не как не пятерых. В доме было две комнаты. Одна была одновременно и кухней, и гостиной, в которой возле печки суетилась девочка лет десяти. Другая девочка, лет семи, при виде нас замерла с веником в руке, в подол ее штопаного платья вцепился малыш, лет так двух -трех от роду.

– Вот – пробурчал пацан, – мои сестренки и братик.

– А мама где? – спросила я, оглядывая убогую обстановку.

Господи! Да наши пенсионеры просто как сыр в масле катаются по сравнению с этим…

Мальчишка подошел к занавеске, закрывающей вход в другую комнату, обернулся ко мне, приложил палец к губам и отодвинул ее. Там, на грязной кровати, лежала еще молодая, но изможденная женщина, ее глаза были закрыты, а грудь неравномерно вздымалась. Пацан опустил занавеску и опять быстро-быстро заговорил.

– Вот, тетенька, вы видели, я вас не обманул. Вы обещали отдать кошелек. Мне нужны деньги на лекаря и на продукты.

– А где ваш отец? – растерянно спросила я.

– Год назад ушел в лес, за периметр, поохотится, и не вернулся. С тех пор я за старшего.

– Хреновый из тебя старший получился.

При этих словах мальчишка зло зыркнул на меня.

– Неужели ты не видел, что я с охраной? – я кивнула на переводящего наш разговор мужчину.

– Видел, – насупился пацан и покосился на знак на груди Тамира.

– Я в знаках отличия пока не разбираюсь, от рядового я бы сбежал. – и он гордо вздернул подбородок.