Притом спорить любил. Мало того, призывал спорить.

Поперечный человек.

Это еще мягко сказано.

Молчали долго.

Я даже умудрился вздремнуть.

Представления не имею, сколько ему было лет, когда мы познакомились. Следовательно, неизвестно, сколько ему теперь.

Если жив, конечно.

Интересно, жив ли?

Что-то подсказывает – жив.

Условность

Кулик сказал:

– Жизнь – не всегда успешная попытка примириться с мыслью о смерти. Всякого человека занимает тема бессмертия, даже если он о том и не подозревает. Стесняться этого не следует… Жизнь и смерть. Болезнь и брюква. Держали в руках брюкву?.. Нынче слово редкое. Наверное, и не знаете, что это такое? И не нужно. Очередная условность. То же, что мы с вами. Все – условность.

Вот как раз об этом мои записки, если коротко изложить.

Апокалипсис

Кулик сказал:

– По сути, живем в аквариуме, сами того не подозревая. За близкими наблюдаем: рыбками, раками, каракатицами. В свою очередь, за нами тоже кто-то наблюдает. Извне… А если уже никто не наблюдает? Хозяин, предположим, ушел или умер. Свет выключить забыл. А мы думаем, что он жив-здоров и добра нам желает, уверены, что все будет хорошо. Придет – покормит… Не придет и не покормит. Приблизительно так выглядит апокалипсис в каждом конкретном случае.

Провинция

Кулик сказал:

– В провинции все чинно и подробно. В провинции не ходят – шествуют. Не ходим – шествуем. Даже бегаем по-другому.

– Как это можно бегать по-другому? Что значит «по-другому»?

– А то и значит.

– Медленнее, что ли?

– Со значением. Да вы за собой понаблюдайте, и все поймете. Как будто на некоторое время в воздухе зависаем. Потому у некоторых идея воспарить возникает. Возможно, по этой именно причине. «У некоторых» – это я замахнулся, конечно, но у некоего отдельного человека такая мысль вполне может возникнуть… Опаздываем. Всегда. Как правило… А спешить, собственно, некуда… И незачем.

Близнецы и кошки

Кулик сказал:

– Сиам – вовсе не то, что о нем думают. Наивно предполагать, что там живут исключительно близнецы и водятся исключительно синеглазые кошки.

Учитель

Кулик сказал:

– Вы меня слушайте. Я хороший учитель. Со мной и географию, и историю вспомните. И алгебру, и литературу. Все, что знали, вспомните. И то, чего не знали, вспомните… Я ведь преподавал. На кафедре. Как-нибудь расскажу. Непременно расскажу… Бесспорно, был лучшим… Да и теперь… Хороший учитель нынче редкость. Днем с огнем не сыскать… Знал я одного выдающегося учителя, так он совсем не спал. Я хотя бы сплю.

Говорят, что в местах лишения свободы души заключенных и охранников со временем становятся родственными. И мыслят бедолаги одинаково, и говорят на одном языке. Одежка разнится да кошт, и вся недолга. Родней становятся.

Наверное, то же самое можно сказать о психиатрах и их пациентах.

Весьма приблизительная и несправедливая аналогия, но вот пришла в голову. А я положил оставлять в своих записках естественный ход мыслей, чтобы максимально приблизиться и к себе, и к тем, с кем посчастливилось мне встретиться во время удивительного, на первый взгляд кажущегося неправдоподобным путешествия со знаменосцем Куликом в стране случайных людей. То есть в той самой стране, где мы живем, но практически ничего о ней не знаем.

Что это? Дневник?

Не знаю.

Мы к историям привыкли. К историям, сюжетам. Вынь, да положь нам страстный или забавный случай с финалом, хорошо, если счастливым, но можно и трагическим – чтобы растрогаться, слезу пустить.

Здесь нечто иное.

Как будто непринужденно беседуем.

С вами, с Куликом и его товарищами, с кем угодно. С котами, собаками, ежиками, бурундуком Василием. Да хоть с растениями.