– Не больно?

– Нет.

Она снова налегла. Включила свой бур, фонтан белой жидкости ударил ей прямо в лицо, защищённое маской. «Предусмотрительная какая, – восхитился Славик. – Профи. Но работка – ужасная. Ни за что бы не согласился таким делом заниматься, лучше бутылки собирать по мусоркам, однако нужная». Он терпел и терпел. Она пилила и пилила, конца тому дуплу не было видно. Уже и неприятно, и больно. Иногда казалось, что врачиха сошла с ума от своей работы, пилит буром прямо в челюсть, не зря кровь струйками прыскает на маску. Наконец дала немного отдохнуть, сменила иглу в своём станке, попросила открыть рот и, примеряясь, снова прилегла на него. Бур завизжал в зубе, Славик закрыл глаза. Сквозь рубашку и халат он вдруг чувствовал, как по его твёрдой грудной клетке расплющилась её мягкая правая грудь. Раньше стоматолог лежала так же, но было как-то не до того, теперь он ощутил её расплющенное тело, и даже удивился: бедная ты моя, да как тебе не больно? И на какие жертвы приходится идти врачу из-за сбежавшей медсестры, тискаться о чужого мужика-пациента буквально за гроши, хотя зарабатывает она, конечно, побольше парикмахерши. А всё равно по сравнению с ним – сущие гроши.

Открыл глаза. Под глухо надвинутой маской лица не видно, одни упрямо стиснутые тонкие губы снизу. Снова отдался чувствованию. И ведь не просто раздавила свою грудь в блин, ведь ещё при этом использует её для перемещения по нему. Надо немного ближе инструмент сунуть… о-о-о! на груди, как на воздушной подушке, перекатилась. И вправо, и влево. Небольшие, микроскопические перекатывания осуществляет за счёт своего нежного женского организма. Нет, это настоящий профи. Все силы, все возможности отдаёт работе, старается человек, чего говорить.

И ему необходимо дотерпеть до конца, долго ли, коротко, допилит, запломбирует, и полетит он сегодня же отсюда, куда только будет горящая турпутевка: хоть на Бали, хоть к чёрту в пекло, но с одним-единственным условием – подальше! И внезапно его осенило: это не средство передвижения по рёбрам катается, а женская грудь соединилась с ним! Принцесса на горошине! Так прижалась, как никто никогда прежде! Просто с невыразимой силой чувств, очень-очень приятно и страшно, невыносимо больно тоже. Куда она воткнула? Боже, какая боль, Аргентина – Ямайка, пять – ноль! Из глаза сама собой выкатилась слеза.

Бур перестал гудеть.

Стоматолог сняла маску. На вид ей лет тридцать пять. До этого Славик ни разу не посмотрел в лицо врачихи, не боялся, а просто не глядел и всё тут, чего глядеть… ещё рассердится, а теперь разглядывал, и с жадностью. Глаза оказались чёрными, блестят как маслины в вине, кожа… желтоватая, но ещё не увядает, нет, очень приятное лицо. Для него лично – красивое. Теперь.

– Ну, вот, довела мужчину до слёз, – произнесла врач с явным сожалением, – и вроде не должно обезболивание пройти, рано. Ещё укол поставить? Делать всего ничего осталось.

– Нет, продолжайте.

Женщина вздохнула, надела маску. Они вновь крепко-накрепко соединились.

Боль осталась контрастным основным фоном, благодаря которому тайное постороннее наслаждение увеличилось стократно, и превзошло страдание по силе воздействия. Не надо больше замораживать, делайте своё благородное дело, продолжайте, нам чудесно. Потом она готовила цемент, и когда замазывала дупло, прилегла только слегка, чуть коснулась мягким содержимым, как бы прощаясь. Славик растрогался чуть не до слёз.

– Вставайте понемногу, голова не кружится?

– Нет.

– Здесь присядьте, снимите бахилы.

И ушла!!!

С нежной улыбкой на устах он оплатил требуемую сумму, регистратор подумала, что это выходят остатки обезболивающего. А то были остатки неведомых прежде чувств. И уйти сразу тоже оказалось невозможно, присел в холле на банкетку. Его не отпускало.