Я приблизился еще на несколько шагов.

Г-жа Варстрем встала, выпрямляя свои античные члены, нежно сверкая своим телом в искусственном полусвете. Она была похожа на ожившую раскрашенную статую.

– Что же вы молчите? – спросила она. – Вы всегда такой нелюдимый?

Я что-то пробормотал. Она весело рассмеялась.

– Я научу вас быть развязнее. Вы просто не привыкли к обществу. Но знаете, милый мальчик, вчера вы были красивее. Вам не идет эта темная куртка. Снимите ее. Без одежды вы – словно маленький Дионис, а в одежде вы – как все. Долой ее.

Я невольно сделал движение, чтобы защититься. Но она уже расстегивала пуговицы моей рабочей куртки, в которой я приехал к ней, так как у меня не было времени переодеться.

– Не возражайте, – говорила мне она, – ведь не стесняюсь же я быть перед вами раздетой. Чего же стесняться вам!

Она сама раздевала меня, и у меня не было сил сопротивляться. Я был поражен неожиданностью и быстротой всего происшедшего. Я был в ее руках, словно безвольная кукла, которой она забавлялась.

Через несколько минут я стоял перед ней, в залитой розовым светом гостиной, на мягком пушистом ковре из шкуры лабрадорского быка, столь же обнаженный, как она сама… Мраморный фавн насмешливо смотрел на нас, крепкой рукой обнимая чресла обессиленной нимфы, которая падала от страха и стыда…

<…>

Перехожу от казни к казни

Широкой полосой огня.

Ты только невозможным дразнишь,

Немыслимым томишь меня…

А. Блок, «Заклятие огнём и мраком» (1907)

…Мог ли я, наутро после бесстыдно-бессонной ночи, помыслить о том, чтобы вернуться на службу? Мог ли представить себе, что придётся вновь встретиться с Анни, говорить с ней?

С восточного края Столицы занимался грязно-розовый рассвет, отравленный дымом. Из упругих извивов потаённых комнат, из тупика будуара, где встретила меня вчера г-жа Варстрем, открывался ход на небольшую каменную террасу. Я прошёл через стеклянную дверь. Полукольцо веранды покоилось на пологом склоне, в объятиях сонных садов.

Эта часть города была мне незнакома. Я догадывался, конечно, что оказался в одном из наиболее комфортных фешенебельных уголков, куда, быть может, даже не пропускала «постороннюю» праздношатающуюся публику бдительная охрана. Однако вблизи здесь всё дышало уютом и каким-то по-детски доверчивым покоем. Не верилось, что где-то недалеко, за невидимой чертой, властно отделяющей благоденствие от бездолья, растревожен рассветом нового рабочего дня рой тружеников, что уже сейчас молчаливо вливается в каменные артерии бледных улиц хмурый, усталый люд… Недавно и я был там…

На этой мысли я, словно обжёгшись, отвернулся.

Делать было нечего. Я прошёлся по каменному пятачку туда-сюда. Сумеречный ветер, вспорхнув откуда-то из-под стены, залез равнодушными пальцами мне за воротник и бросил в лицо пепельный запах асфальта с пустынной подъездной дороги.

Район, где располагалась вилла г-жи Варстрем, находился на территории бывшего заповедника и назывался, вслед за предшественником, Каменные Сады. Правда, в годы, предшествовавшие Революции, в обиход местных жителей и населения Столицы всё чаще встревало другое название: Шоссе Миллионеров, а сама длинная, извилистая улица, шелковистыми кольцами стянувшая растрёпанные головы пыльных пригородных холмов, соответственно, именовалась «Миллионка». Гнездовья нуворишей, облепившие заповедник в последние два-три десятилетия, когда Столица, по выражению газетчиков, «утвердила над миром культ денежного бога», издалека смотрелись вполне живописно – затенённые пышными ветвями вековых кедров и сосен, как северный паша – услужливыми опахалами рабов. Вилла моей тёти была одной из многих – хорошо укреплённый оплот капризов пресыщенной души.