Я резко перестаю хотеть домой. Потому что шеф наверняка уже сообщил обо всём родителям, и они приедут, а я…

Зажмуриваюсь и сглатываю:

– До результатов экспертизы мне лучше… побыть здесь.

Адвокат неодобрительно вздыхает, потом чем-то шуршит:

– Результаты экспертизы в самом лучшем случае будут завтра к обеду… ну ладно, как скажете. Я постараюсь зайти с утра, мы всё обсудим и решим, что говорить на допросе, хорошо?

Я чувствую, как тёплая ладонь касается моих пальцев, и открываю глаза. Адвокат тут же отдёргивает руку, но слегка наклоняется ко мне и даже пытается улыбнуться.

– Пока нет никаких доказательств, что в смерти Ильиной виноваты именно вы, – говорит она неожиданно твёрдо. – А презумпцию невиновности никто не отменял. Держитесь за это.

Я молча киваю и слежу, как она убирает в папку бумаги, застёгивает сумку, идёт к двери, переговаривается с охранниками. Так же молча встаю, когда рослый парень в камуфляже произносит: «Платонова, на выход». Молча иду за ним, зная, что второй где-то за спиной, и плитка под ногами позвякивает отколовшимися кусочками, а линолеум глушит шаги, а на зарешеченных окнах блестят обрывки новогоднего «дождика».

Снаружи снова валит снег.

Я хочу проснуться.

А на ужин в тюрьме макароны. С тушёнкой.

Гошка от них воротит нос, и специальный корм в отдельной мисочке ему нравится ничуть не больше – наверняка самый дешёвый. Меня уже предупредили, что за содержание дракона будет выставлен отдельный счёт, ибо государство обязано обеспечивать всем необходимым преступников, а не их домашних питомцев. Но корм, по крайней мере, есть, а клетку разрешают открыть – при условии, что я сама буду отвечать, если дракон кого-то цапнет.

Опасения, что меня тоже посадят в условную клетку с решёткой во всю стену, как показывают в кино, не оправдались: тут все стены нормальные, и дверь тоже, хотя и с решётчатым окошком. В камере стоят три железные двухъярусные кровати, под окном – стол со скамейкой, уголок с «удобствами» отгорожен невысокой стенкой. Напротив через коридор такая же дверь, за ней сидят какие-то нетрезвые мужики, которые при виде меня бурно радуются: пытаются знакомиться, пошло шутить и требуют «выглянуть в окошко». Я забиваюсь в дальний угол, который не просматривается сквозь решётки, и слышу, как один из моих сопровождающих что-то говорит «соседям». Пьяный голос удивлённо уточняет: «Че, правда? Офигеть!»

«Наверняка опасной ведьмой пугает», – думаю зло. Очень стараюсь не скрипеть зубами и ни на кого не смотреть, пока второй охранник снимает с меня наручники.

– Придержите зверя, – просит он, вынимая из кармана тонкий ошейник с длинной цепочкой.

– Он не кусается, – говорю машинально.

Полицейский хмыкает:

– Я тоже всем так говорю, когда гуляю с доберманом. Почему-то не верят.

Он с сомнением разглядывает драконью шею, потом застёгивает тонкое металлическое кольцо поперёк Гошкиного пуза. Тот удивлённо крутит мордой, пытаясь понюхать непривычное украшение. Полицейский цепляет второй конец цепочки к стоящей на столе клетке, улыбается и выпрямляется.

– У нас тут в основном вот такой контингент, – говорит он, кивая в сторону коридора, и мне слышатся извиняющиеся нотки. – Вы не бойтесь, к вам мужиков не посадят, а эти в целом смирные, и дежурный рядом, если что.

Не хочу представлять себе это «если что».

– Спасибо, – выговариваю хрипло.

Он чуть приподнимает брови, потом кивает и удаляется. Я слышу, как в замке поворачивается ключ, выжидаю полминуты, а потом стягиваю сапоги и с ногами влезаю на койку. Заворачиваюсь в серое шерстяное одеяло, прислоняюсь спиной к стене, закрываю глаза и чувствую, как Гошка, звеня цепочкой, влезает мне на плечи и затихает.