Сын Тремгора вздохнул полной грудью. От девушки пахло хвоей и дорожной пылью, но этот запах был ему приятней, чем баснословно дорогие духи самой изысканной куртизанки Харрены, сиятельной Аммо. В самом деле, девушка, которая сейчас ласкала его живот пряными губами, была прекрасна. Олененок. Ничего не скажешь, отличную добычу изловили даллаги в кустах орешника.

– Ты можешь попросить у меня все, что хочешь, – сказал Элиен, когда гостья стала опускаться вниз, обводя своим пытливым языком впадину его пупка.

– Тебя. Тысячу раз тебя, – шепотом отвечала девушка, на мгновение прервав свое нисхождение к стержню бытия.

Элиен, с самого утра не покидавший седла, ощутил небывалый подъем жизненной силы. Война с герверитами растворилась в неге. На мгновение в мозгу мелькнула кощунственная мысль, что на любовь этой девушки он готов променять даже победу.

В тот момент в его мире существовала только гостья. И он наслаждался этим миром. Он ласкал ее без устали и принуждения. Он любил ее так страстно и горячо, как только был способен. И когда его лицо в третий раз нашло себе приют среди упругих грудей новой подруги, он подумал о том, что все плотские радости, которые были испытаны им прежде, ничто по сравнению с бесстыдными ласками гостьи.

Занимался рассвет. Девушка спала, уткнувшись губами в его правое бедро. Ее рука лежала на груди Элиена – нечаянно обретенный дар судьбы! На тонком смуглом запястье по-прежнему красовалась низка массивных черных камней.

Элиен долго разглядывал его, всматриваясь в непроницаемую черноту сердолика. Девушка грустно вздохнула во сне. И тут Элиену пришло в голову, что он до сих пор не удосужился узнать, как зовут этого трогательного, не знающего стыда олененка.

– Мне имя Гаэт, – прошептали сонные губы девушки.

Элиен поцеловал ее лебединую шею и нежданно погрузился в сон, который был недолог, тревожен, полон серебра и багрянца.

Палатки были сложены и навьючены на ослов. Сытые кони готовились нести седоков на юго-запад весь день. Метательные машины были разобраны, сняты с лагерного вала и розданы выносливым носильщикам. Трубы подали будоражащий переливистый сигнал.

«Выступаем!»

Элиен, как и подобает первому среди равных, был уже в седле, на западной окраине лагеря, готовясь возглавить походную колонну. Рядом с ним томилась от нетерпения лошадь хмурого Кавессара.

Вдруг в ровный успокаивающий гул харренского войска, сложенный из ободряющего крика сотников, конского храпа, тупого постукивания заброшенных за плечи щитов, вплелся чуждый звук. Он возник из пустоты и был слишком слаб, чтобы его могли услышать люди.

Так переговариваются нетопыри в пещерах Хелтанских гор и рыбы в пучинах моря Фахо. Никто не мог понять, откуда взялась щемящая сердце тоска, отчего даллагские псы разом вздрогнули и прижали уши, отчего легла на рукоять меча ладонь Фараммы.

Элиен ощутил не ведомую ему ранее тревогу. Кусты в двухстах шагах от него расступились. Он увидел человека в изорванной и окровавленной одежде, по которой в нем можно было признать даллага.

Человек шел прямо на Элиена. Чувствуя, как тревога растет и крепнет, сын Тремгора поскакал к нему. Кавессар последовал за ним.

Еще издалека Элиена подмывало закричать «Что?! Что случилось?!», но он сдержал свой порыв, ведь не подобает мужчине ударяться в крик по любому мелочному поводу; может, даллага искусал рой диких пчел, а он сдуру ударился бежать по кустам, хотя какие сейчас пчелы и какой даллаг станет их дразнить?

В пяти шагах от даллага Элиен сдержал коня. Остановился и даллаг.

Порыв ветра – и лицо даллага, прежде скрытое длинными свалявшимися прядями, открылось Элиену. Белое, окостеневшее, лишенное выражения… лицо мертвеца.