– Извините, сей момент, сей момент, – пробормотал ювелир, сдвинул с глаза на лоб окуляр, соскользнул с высокого стула, нагнулся и стал рыться в ящиках под стойкой.

– Ага, вот он, – ювелир выпрямился, взгромоздился на высокий стул, положил перед собой толстый, старый, обтрепанный и засаленный журнал и сразу принялся листать его. На мелькнувшей обложке Хренов успел выхватить взглядом слова – «Каталог…» и «…. Ея Императорского Величества…».

– Ага, вот, вот эта картинка! – обрадовался ювелир и стал увлеченно сверять перстень с журнальным поблекшим от времени изображением. Правая рука его пошарила под столешницей и извлекла оттуда штангенциркуль. Теперь он измерял ширину перстня, размер печатки, внутренний и внешний диаметр, записывая размеры и сверяя результат с цифрами небольшой таблицы под рисунком в каталоге. Хренов заметил, как сгущается краска на лбу и лысине Флекенштейна и зримо увеличиваются капельки пота. – Сей момент, сей момент, – снова услышал Хренов. Бухтя себе что-то под нос, ювелир направился к окну, прихватил с подоконника лабораторные весы и контейнер с разновесами, вернулся, оседлал стул и стал взвешивать перстень, выбирая пинцетом из контейнера микроскопические гирьки. Из-под его полубаков – полупейсов к скулам побежали тоненькие струйки пота. «Эк его проняло», – удивился Хренов, с интересом наблюдая за манипуляциями ювелира, а тот, сверив результаты взвешивания с таблицей, полушепотом бормотал: – И что бы сказал мой папа? И кто бы мог подумать? Таки перстень Борджиа, изоухонвей, это перстень Борджиа! – Последующие действия и поведение Флекенштейна и вовсе изумили Хренова. Пиня нервным движением кинул перстень на бумажку рядом с кольцом и вздрогнул, словно увидел нечто ужасное. Затем скинул окуляр, достал из кармана штанов большой мятый платок, долго протирал им руки, словно перстень испачкал их, затем вытер пот и уставился на посетителя как на некую диковину. Что выражал этот взгляд – Хренов не понял, ясно было одно: ювелир был явно не в себе.

– Так сколько, хотя бы примерно, стоит кольцо и этот перстень? – возвращаясь к цели визита, спросил Хренов.

– Этот перстень? – повторил ювелир, накапывая в стаканчик из темной склянки какую-то жидкость. По лавке поплыла волна запаха полыни и валерьянки. – Этот перстень? А сколько, по-вашему, стоит Смерть? Таки столько же стоит этот перстень! – Ювелир выпил снадобье, закашлялся, замахал руками и сдавленно запричитал: – Уберите, уберите его! Уберите этот дьявольский перстень, он приносит несчастье! Уходите! – Пораженный Хренов молча завернул кольцо и перстень в бумажку, спрятал кулечек в карман брюк и, не прощаясь, направился к двери. На выходе он обернулся и увидел застывшего над стойкой с отсутствующим взглядом нахохлившегося ювелира. «Старый, больной гриф», – подумал Хренов, закрыл за собой дверь лавки и шагнул в промозглую мартовскую темь. Осторожно вышагивая по скользким неровностям тротуаров темных московских переулков, Хренов соображал: – «Вот тебе и оценил золотишко! Хреново получилось с колечком и перстнем. Прямо хреновина какая-то. Болтать теперь будет Пиня, по всей Москве разнесет. Перстень Борджиа, перстень Борджиа! И вообще – кто он такой, этот Борджиа»?

В тот же вечер на клочке мятой оберточной бумаги химическим карандашом левой рукой криво, косо, но понятно, Хренов накатал донос: «Москва. НКВД. Кагда весь савецкий народ под нашим важдем таварищем Сталиным пятилеткой патеет и горбатица и не даедает и не дапивает и строет светлае будусчее ищо сидят по щелям как тараканы наши враги. Оне жыруют и жрут от пуза и плюют на нас и на вас. Сам я в Москве праездом из Ростова но такова аднаво врага встретил по случайности в самой сиридине нашей радимой сталицы в ювилирной лавке что на Арбате. Его завут Пиня. Фамилия ему Филькаштейн что ле. Он в Ростове ищо о восемнацатом годе скупал у буржуев и царских афицеров кольца, браслеты и брошки за атжуленые у прастых людей деньги. А оне энти буржуи и афицеры давали деньги Деникину а он собрал белую армию врагов. И выходит Пиня был пасобник белых и враг. А при савецкой власти Пиня из медных примусав плавил золото и папался. А атвертел ево от тюряги люди гаварили мужик по фамилии Блевалсман. Который сам враг народа. В энтом подписался Чесный Человек».