– Везите в операционную.

– Стол занят, там же Денис Юрьевич оперирует.

– Ах да! Тогда в малую операционную. И звони анестезиологам, а также в оперблок – пусть операционную сестру выделят.

Пока Никита мыл, обрабатывал руки и надевал стерильное белье, пациенту успели дать наркоз.

– Можно! – кивнул анестезиолог.

Никита обработал операционное поле йодом, сделала широкий разрез чуть выше места травмы, где красовалась небольшая гематома. И чуть не выругался. На простыню хлынула кровь из плевральной полости. Так и есть – гемоторакс! В плевральной полости скопилось не меньше литра крови, сдавливая легкое.

Электроотсосом Никита осушил полость, расширил разрез. Вот и поврежденное легкое. Вроде и кровит не сильно, а только раздвинул края, так обильно. Ладно, хоть не артерия.

– Шелк шить!

Никита перевязал сосуд, затем ушил легкое, тампонами осушил плевральную полость. Сухо. Он ушил рану, перевязал.

– Как давление?

Анестезиолог доложил:

– Девяносто на пятьдесят, пульс частит – сто двадцать.

– Для такой кровопотери – почти нормально. Капайте реополиглюкин, пятипроцентную глюкозу.

Никита снял в предоперационной окровавленное белье, вымыл руки. Передохнуть бы пару минут, да уж больно блондинка скандальная.

Он вышел в коридор.

– Ой, спасите, умираю! – увидев его, закричала визгливым голосом пациентка.

Как и предполагал Никита, на теменной области была рассечена кожа, причем ранка линейная, небольшая – сантиметра два всего. Это называется «много шума из ничего».

В процедурной, куда завезли каталку, Никита положил два шовчика.

– Перевязать – и в палату, – распорядился он. Надо было осмотреть третьего пациента.

На каталке лежал подросток. Лицо в крови, но после того, как медсестра вытерла его стерильным тампоном, повреждения оказались не так уж велики: рассечена губа и несколько глубоких ссадин. И лицо какое-то знакомое.

– Дядя Никита, вы меня не узнаете?

Никита всмотрелся повнимательнее.

– Данила? Из третьего подъезда?

– Узнали!

Подросток был из одного дома с Никитой.

– Страшного у тебя ничего нет. Маленько подштопаем, и будешь как новенький.

– А больно будет?

– Я постараюсь обезболить.

– А шрамы останутся?

– Шрамы украшают мужчину, – пошутил Никита. – В перевязочную его.

Под обезболиванием лидокаином тонкой шелковой нитью наложил аккуратные шовчики, осмотрел работу. Хоть он и не пластический хирург, а получилось неплохо. Через годик шрамы будут едва заметны.

Данилу увезли в палату. Раны сами по себе неопасны, но поскольку находятся на лице, надо несколько дней понаблюдать.

Никита вымыл руки и прошел в ординаторскую. Едва успел сесть за свой стол и начать заполнять журнал операций, как в комнату вошли заведующий и Лешка Троян.

– Уф, управились. Представляешь, мало того, что селезенку мужику оторвало, так еще и диафрагма разорвалась. Пока сосуды перевязали, осушили… Доступ неудобный, рядом с пищеводом. Намучились изрядно!

Денис Юрьевич достал из шкафчика бутылку коньяка и три рюмки.

– Леш, ты дежуришь сегодня?

– Я, а что?

– Тогда тебе только пятьдесят грамм.

– Да я не возражаю.

Они выпили по рюмочке «Старой крепости», посидели. Потом повторили – кроме Лешки.

– Молодец, Никита, выручил. В понедельник на работу. Рассказывай, что у тебя было?

– У паренька – сосед мой по дому кстати – порезы на лице. ПХО, заштопал. У этого мужика, – Никита придвинул заведующему историю болезни, – гемоторакс, перелом ребер. Все сделал в лучшем виде. И дамочка паскудная попалась, из администрации. Ранка – мелочь, а кричала «умираю».

– Хреново.

– Что «хреново»?

– Что из администрации. Наябедничает у себя, жалобу настрочит, комиссиями замучает.