– Вот увидите, Евгения Виссарионовна, они поженятся, – стояла на своем Ольга Тригоцкая, в то время как Александра Виссарионовна сжималась и серела под яростным взглядом г-жи Растопшиной.

– Не допущу, чтобы моя лучшая подруга имела отношения с этим Блудом Девьеновичем! – быстро вмешалась Анна, самая близкая подруга Мари, голос ее был похож на тявканье маленькой собаки. – Для этой змеи под названием Адольф ничего не стоит кого-то обмануть для своих выкрутасов! За предыдущий месяц мы все уже вдоволь насмотрелись, ведь так, Натали? Чего ты язык проглотила? Лучше бы он вообще из своей Франции не приезжал! Да, Натали?!

– Oui… – испуганно мяукнула третья подруга, тускнея под напором Анны Швецовой.

– Натали, безрассудно! – возмутилась Ольга. – Вместо того чтобы поддакивать, ты должна защищать нашу Мари и ее любовь.

– Не нужно так громко кричать, дамы… – неумело вставила maman Аранчевской, опустив неуверенный взор.

– А что, стыдно, сестрица?! Да поздно уж, милая! Пойду твоего отыщу, пусть тоже за дочь порадуется! – бросила напоследок г-жа Растопшина, следуя дальше по коридору.

Когда дамы скрылись за поворотом к лестнице, я мелькнул в комнату. Явившись к Мари, застал ее в расстроенных чувствах, она даже не обернулась на меня и стояла возле окна, плача и сотрясаясь.

– Слышу, что вы вернулись, тетушка! Сказала же, что не выйду! Довольно с меня позора!

Демонстративно заложив руки на груди, я выждал.

– Евгения Виссарионовна! – наконец развернулась émeraude и сделала большие глаза. – Адольф, вы посмели заявиться в такую минуту! Вы унизили меня перед всеми!

– Во-первых, не нужно на меня повышать голос. Во-вторых, явился, потому что вы звали на некий разговор, и ежели бы не пришел, то выказал бы тем самым неуважение к вам, а я люблю вас и не испытываю малейшего желания вас унизить. В-третьих, опозорили вы меня, а не я вас, дорогая émeraude. Вы устроили целый спектакль и, точно дитя, махали руками и топали ногами, – расхаживая по комнате, прояснял я. – Из-за неразумного поведения вы допустили анекдоты о вашей персоне, а следовательно, и о моей. Баринов хохотал так, что смех его был слышен в Рязани. В-четвертых, не понимаю, какие выкрутасы вы имеете в виду, что вам успела наплести любезная тетушка? Да, допустим, я ходил по гостям в предыдущие месяцы, и да, общался с барышнями, впрочем, как и перед приездом в Россию – ходил в гости и общался с барышнями, но и? Что мне, теперь не делать визитов только потому, что вы ревнуете? Ну извините, раз связь с вами предполагает посажение на цепь и житие в темнице – увольте, ко всеограничивающим отношениям я не готов. Вам стоило бы искупить вину передо мной, но я, собственно, даже не знаю, как скоро смогу смилостивиться. Да и надо ли это теперь?

– Стойте! – схватив мне руку, останавливала княжна.

– Душенька, что за выходки? Не цепляйтесь, – легко одернув руку, я выделал оскорбленного.

В то же мгновение Аранчевская подскочила к выходу, торопливо заперлась на ключ и спрятала руки за спину.

– Вы никуда не уйдете! Давайте мириться! – начиная плакать, бросала émeraude. – Виновата, признаю! Но что мне поделать, ежели я вас люблю, как мне вас не ревновать?

Не найдя, что сказать, я обвел Мари взглядом и, уместившись в кресле, принялся выжидать развязки.

Следующие подробности опускаю, но после мне совсем не хотелось возвращаться к балу. Пока я расцеловывал шею Мари, волнующуюся от неспокойного дыхания, мой слух улавливал отзвуки громкой музыки, что каждый раз безропотно растворялись в биении любимого сердца.

– Почему вы с ней танцевали? – вдруг испросила княжна. – Неужели она вам понравилась, эта страшненькая?