– В сенях рукомойник. Видели? Дрова в печь сможете подкинуть? Еще чуток протопите, чтобы ваше барахло высохло. Завтра покажем вам дорогу назад.

Он не прощаясь, вышел.

– Откуда они узнали, что мы придем?

– Кто узнал, Андрюша? – не поняла Женя.

– Ну вы же видите, здесь все готово для нас – картошка сварена, печь топится… Мобильников я у них не заметил.

– А может быть какие-то условные сигналы? Если они сектанты, привыкли все время прятаться, разработали систему сигналов…

– Они не кричали, не стреляли, не подавали дымовых сигналов. Как еще можно сообщить за пару километров? Тем более из-за холма. Издали нас видеть не могли. Вы заметили что-нибудь? Я – нет.

– Наверно у них сторожа сидят где-нибудь на деревьях и передают друг другу…

– Война что ли, сидеть в засаде? Кого они ждали, нас боятся?

Они уселись, только потянулись к еде, но тут в дом вошла босая женщина, в длинном, до щиколоток, полотняном платье, выглядывающем из-под прозрачного дождевика. Подол внизу намок, потемнел. В руках она держала миску с разломанной на куски вареной курицей, поставила ее на стол, оглядела практикантов, покачала головой, шепнула, словно сама себе: «Совсем молоденькие, бедные…», потом погромче:

– Ребята, бегите отсюда, плохое тут место…

– Как бегите? Почему?

– Бегите, бегите, не гоже вам тут оставаться… – Она пугливо оглядывалась, говорила тихо, быстро.

– А что тут плохого?

– Нелюди здесь. Вам подальше надо, на юг, там есть деревня… Ешьте и бегите…

– Ночью? Прямо сейчас? – Ее страх заражал, ребята тоже начали оглядываться по сторонам, на темные, не занавешенные окна.

– Да… – она оглядела их, задумалась. – Сейчас в болота попадете… не пройдете сейчас. Утром бегите, пораньше вставайте, пока никто не пришел.

И вышла.

– Что она сказала: «здесь не люди» или «нелюди»?

– Какая разница?

– Большая, «нелюди» – так говорят обычно о жестоких людях, а «не люди» – понятно всем.

– Что понятно?

– Ну не люди, а инопланетяне, мутанты, призраки, роботы, что еще может быть?

– Андрей, ты еще больше пугаешь… – Оля с вытаращенными от страха глазами выглядела как призрак,.

– Давай, Андрей, поедим сначала, потом будем размышлять, а то меня уже тошнит от голода. – Женя не теряя больше времени схватила картошку и кусок курицы.

– А тарелок чистых тут нет?

Оля встала, отдернула белую занавесочку на полке, потом выглянула в сени.

– Ничего нет, это не жилой дом, что-то вроде гостиницы. Между прочим, на нашем деревянном лежаке вместо матраса листы поролона.

– Ну и что?

– Откуда в глухой тайге поролон? Тут должны быть перины, шкуры. Что-то не вяжется.

Разговор затих. Не задумываясь больше о культуре поведения за столом, каждый положил около себя на чистом деревянном еще влажном столе огурец, ломоть хлеба, картошку и принялись наворачивать, не глядя на соседей. Ребята не замечали, с какой жадностью едят.

Вдруг Оля услышала тихий смех. Она поперхнулась, оглянулась – кроме них в избе никого не было. Андрей встал, он сидел посередине, спиной к комнате, взял свой стул и передвинул его поближе к Жене.

– Мне все время кажется, что сзади кто-то стоит, – пояснил он и заглянул за занавеску.

– Везде пусто. Оля, ты что-нибудь слышала?

– Смех, детский.

– А ты, Женя?

– Нет.

– Оля, мы с тобой бредим?

– Может здесь акустика такая? Где-нибудь в соседней избе смеются, а здесь слышно?

– Женя ничего не слышала. У нас глюки, что ли? Слуховая галлюцинация, одновременно у обоих. До соседней избы полкилометра.

– Тогда это мираж, если сразу слышали двое.

– Скорее иллюзия… Ошибочное представление на основе чего-то реального…

– Женя-то ничего не слышит… Что тут реальное? Чай будем пить?