Король берет слово первым и начинает с неискреннего трепа о том, как он рад всех видеть, как он благодарен гостям за то, что они к нам пожаловали. Он привлекает всеобщее внимание к пиру, хвастается его размахом и говорит о качестве вина, доставленного из его подвалов. Однако едва он переходит к тому, как счастлив, что наконец-то королевская семья и Гадюка соединены узами супружества, тон его меняется. Он многословно и настойчиво убеждает: никто не должен сомневаться в том, что союз между сушей и морем прочен как никогда. Звучит это, скорее, как угроза, нежели свадебная речь, и, судя по лицам слушателей, я не одна так думаю.

Он распинается насчет грядущих дней, великого могущества королевства. Ни словом не упоминает о людских мучениях, о тех лишениях, которые вынужден выносить народ. Король ничего не говорит об Адлере, этом чудовище, взрастившем меня. Ничего о падении одной Гадюки и возвышении другой. Ни слова похвалы сыну за ту роль, которую он сыграл в спасении Востока.

И ни намека на то, что он собирается отречься от престола.

Поднимая бокал вина и произнося тост в честь долгого и счастливого партнерства, он смотрит прямо на меня и улыбается. Улыбкой, сулящей тысячу проблем. Улыбкой, которая говорит о том, что он никуда не собирается уходить.

Как я и боялась.

Я не моргая выдерживаю его взгляд. Потому что, если он хотя бы на мгновение полагает, будто я позволю ему остаться после всего, что он натворил, безнаказанным, то он сильно ошибается. Ему был дан шанс, и он его профукал. Суровая правда заключается в том, что мне придется воспользоваться подписанным документом, чтобы настоять на его отречении, а если и это не сработает, тогда я решусь на то, что должна была сделать гораздо раньше. Мне придется убить короля.

Поначалу, к моему удовлетворению, он отводит глаза. Решив, что настало время напомнить королю, с кем он имеет дело, я встаю.

Чувствую всеобщее недовольство. Принцессе не приличествует говорить на своей свадьбе. Но я Гадюка, и мне рот так просто не заткнуть.

– Сегодня исторический день, это правда, – говорю я твердо и внятно. – Более того. Этот союз – новое начало. Слишком долго Острова претерпевали мучения, брошенные на произвол судьбы пред лицом ужасных бедствий. – Я выдерживаю паузу. – Этому наступил конец. Вот вам моя клятва: я никогда не перестану сражаться за вас. Начиная с этого дня, вся власть над сушей и морем принадлежит островитянам, и только им. Клянусь, что мир будет восстановлен.

Слова иссякают, наступает неловкая тишина, и тогда я смотрю на Торина. Мое отступление от традиции не было запланировано, и у него играют желваки на скулах. Однако в знак солидарности Торин тоже встает и поднимает бокал:

– За новую эру!

Чары рассеиваются, и все присоединяются к тосту.

Теперь я смотрю на короля и сама одариваю его улыбкой. Той, в которой заключено обещание с радостью уничтожить его, если он и дальше попытается идти своей дорогой.

Я сажусь, давая Торину возможность выступить с речью. У него для слушателей припасены только добрые слова, и он подтверждает мою решимость неустанно трудиться ради того, чтобы черные дни в наших землях скорее закончились.

Пока он говорит, я не могу не думать о том, как трудно будет сдержать слово, данное островитянам. Я неустанно сражаюсь с тех самых пор, как вернулась домой, а результаты едва заметны. Последствия резни, учиненной Адлером, не так-то легко залечить, и несколько печально известных шаек жестоких бандитов продолжают ускользать от меня и моей команды.

Я делаю глубокий вдох. На людях надо сохранять спокойствие. Оглядывая толпу, пытаюсь понять, как она восприняла наши речи.