Но ведь и он тут, вот он пять шагов от дома. Стоит, руки протягивает. Почему он не идет. Это не он, это не он. Она предупреждала меня. Это не он.

Животный страх – это когда даже дышать трудно, когда все нервы звенят. Думать нельзя, говорить не получится, не крикнуть, не пошевелится. Слезы брызнули из глаз. Она стукнула рукой в раму, рама распахнулась. Старуха тряслась от страха, но смотрела на сына. Он улыбался своей озорной улыбкой. Он увидел маму, он ее так долго не видел, а теперь увидел. Но почему он не идет к ней. Почему стоит под ветлой и не идет к ней. Навзрыд, безумным от страха голосом, задыхаясь и запинаясь она выговорила:

– Сынок, иди в дом, я так тебя жду, иди родненький;

Мгновение и он уже в доме, он смотрит на нее. Как он так быстро зашел? Страх, безумный страх и огонь, огонь и страх. И это уже не он, он извивается. Огонь и страх, темнота.

– Пожар, пожар!

Крики разнеслись быстро по деревне. Все знали, какой дом горит, тушить не пытались. Соседние дома тоже уже полыхали. На доме старухи уже не было крыши, он сгорел и обрушился моментально. По два соседних дома, в обе стороны от дома старухи, уже тоже были в огне, загорались и соседние от них дома. Между ними как будто что-то мелькало, огромное, но почти не видимое, быстро перелетая от дома к дому, какая-то тень или ветер, перенос огонь с дома на дом. Вдруг тень скользнула на другую сторону улицы и там тоже заполыхал дом, сразу со всех сторон, а потом и два соседних. И еще, и еще.

Те, кто успевали выскочить из домов, не пытались их тушить, они хватали детей и бежали прочь, как можно дальше. У одного из домов показалась фигура мужика, он остановился и обернулся на еще нетронутый огнем свой дом. И в этот момент тень скользнула к мужику и тот вспыхнул как свечка и осел. Крик был короткий и сразу же затих, следом вспыхнул и его дом. Крики детей и баб заглушались треском горевших изб. Мужики бежали молча, волоча за собой детей и подгоняя жен. Про скотину и подумать не успели.

На дороге, которая проходила по центру широкой улицы появилась фигура. Черты разобрать было невозможно, хоть пожар и освещал дорогу с двух сторон. Горело уже не меньше пятнадцати домов. Фигура поравнялась с тенью, подняла руки, раздался голос, слов не понять, но голос его было слышно везде. Тень рвалась то к фигуре, то от нее, потом по улице, зажигая новые и новые дома, потом снова к фигуре и на другую сторону улицы. А голос продолжал звучать, громче и четче, но не единого слова нельзя было разобрать. Тень металась все быстрее, уже горело дворов по двадцать с каждой стороны улицы. Крики и треск горевших домов превратились в единый звук, в гул, и голос, голос над всем этим звучал все громче. Вдруг появился второй голос сильнее первого, он шел с другой стороны улицы, он был громче и звонче первого. Тень стала затихать, она зажгла еще два три дома и взвила вверх, потом резко вниз и пропала прямо перед землей. Оба голоса стихли. Фигура стала удаляться обратно в темноту, откуда и появилась. Пожар стихал быстро. Мужики вернулись к домам и начали тушить, то, что еще можно было отстоять у пожара. Плачь, страх и огонь. Все свелось в одно.

В эту ночь сгорело почти пятьдесят дворов в этой деревне, это было почти половина. Погибло семьдесят человек. Сгорели вместе с домами, целыми семьями. Сгоревшие дома никто не восстанавливал, да и не тронутые дома быстро опустели, народ разъехался по соседним селам, и дома свои перевез. Лет через пять от деревни и следа не осталось. Все хотели побыстрее забыть, что случилось в эту ночь.

И как это часто бывает в деревнях, когда все стараются забыть, быстро забывают. Точнее все всё помнят, но молчат об этом, а значит забыли. Теперь только если старики вспомнят, что была такая деревня, да может уже и показать не смогут, где.