Валь всегда любила этот праздник, и тем приятнее было о нём думать, зная, что на него есть, что потратить. Она хотела поскорее повидаться с Эпонеей и отправиться на рынок – выбирать подарки для семьи и в особенности для Сепхинора. Она решила покончить со всем побыстрее, поэтому попросила у охраны на входе «Рогатого Ужа» представить её опальному лорду Миромо Моллинзу, и уже через десять минут тот вёл её по служебной лестнице кабаре на самый верх, к мансарде.

Лорд Моллинз чем-то напоминал самого Беласка. Коренной островитянин, он, тем не менее, носил пиджак и стоячий воротник вместо жабо. Невзирая на его почтенный возраст, чувствовалось в нём что-то, что бывает в возрастных, но совсем не целомудренных мужчинах. Какая-то скользкость. В то же время Валь помнила, что Моллинзы встали на сторону Беласка, когда семья Сульиров, владеющих городской стражей, подняла шум из-за нарушения помолвки Эпонеи – якобы это недопустимый жест вольности со стороны Видиров. Никто не хотел явно высказывать своё мнение в таком неудобном конфликте. И, хоть лорду Моллинзу это ничего не добавило, ведь его точка зрения и так не учитывалась из-за его женитьбы на тененске, он приобрёл репутацию человека бесстрашного и готового поддержать герцога даже тогда, когда сами Сульиры выказали недоверие.

Вспоминая этот скандал, Валь невольно замедлилась на ступенях. Генерал Одо ведь всегда носил на плечах свою смертельную змею. А смертельная змея…

Моллинзы, клятвы, дворецкий, смертельная змея… Уж не возвращение ли это былой борьбы Сульиров за правду, подогретое восстанием графа «Демона»? Но на кой чёрт им в это впрягаться спустя три года, да ещё и тогда, когда король уже женился? Сейчас ведь это стало бы для них не просто протестом герцогу, это было бы изменой короне.

Скрипнула дверца, и Валь очутилась в просторной светлой мансарде. Миромо закрыл за ней, и она лицезрела сумки, саквояжи и сундуки, разваленные на полу. Затем – беспорядок нот и женских романов на столике, большое трюмо и ширму, которой от входа отделялась основная часть убежища Эпонеи. Даже запах здесь был только такой, какой бывает в едва-едва отделанных помещениях.

Потревоженная королева зашуршала тапочками и высунулась из своего укрытия. Несколько мгновений они с Валь рассматривали друг друга, не скрывая общего удивления.

Эпонея была значительно ниже ростом. Будто маленькая златовласая фея, она глядела сказочными большими глазами цвета летнего солнца. Её тонкие ручки и ножки даже в условиях вынужденной изоляции кокетливо выглядывали из-под пышного домашнего платья и рукавов-фонариков. Пушистые локоны в сравнении с принятой на острове длиной до пят казались до неприличия короткими, почти мужской длины – не более, чем до лопаток. Но при этом они были уложены поднятыми от корней волнами, отчего королева напоминала яркий цветок бархотки.

Черты лица её так сильно напоминали госпожу Альберту и так мало – Беласка. Хотя она определённо была не такой курносой и щекастой, как мать. Но красилась почти так же вызывающе, обводя алым свои пухлые губы и дымчатым – верхние веки. Особенно примечательными казались её брови: они были светлыми, но не прозрачными, а такими же густыми и льняными, как и волосы.

Что и говорить, в её глазах, должно быть, сухая и вытянутая Валь с её строгим лицом и приглаженными друг к другу волосинками в змеиной косе казалась не более красивой, чем схолитка.

– Я леди Вальпурга из Видиров, – наконец представилась Валь. – Нынешняя баронесса Моррва. Ваша двоюродная сестра, Ваше Величество Эпонея.

Тут же всё лицо Эпонеи переменилось, как у ребёнка, которому предложили мороженого в будний день. Такого счастья Валь не видела, как ей показалось, никогда.