Дом, в котором царил полумрак из-за набежавших туч за окном, преобразился, раскрасился в бордовый. Тени удлинились и принялись танцевать – дикие, необузданные. Лицо Смоль грубо очертилось, стало слишком острым, лишенным женственной притягательности. Тень от ресниц легла на щеки, оттого ее глаза начали казаться омутом. Почти таким же глубоким, как глаза Чернавы.

Обе присели на разные концы длинной лавки. Катерина озябла – жалась лопатками к печи, скованно перебирала короткие вьющиеся пряди волос длинными тонкими пальцами. Взгляд ее то и дело возвращался к руке Чернавы, задумчиво выводящей узоры около собственного бедра. Что-то между ними произошло, явно что-то стряслось – женщина очевидно наслаждалась неловкостью его подружки. Любопытство кольнуло ребра. Впрочем, любопытно было не ему одному, Чернава продолжала расспросы:

– Что вы забыли в Козьих Кочах? Жить здесь молодым скучно и тошно, а приезжие к родне у них же и ночуют.

– Мы по учебе. Пишем статью о старорусском быте и фольклоре. Раньше мифы заметно влияли на жизнь людей. Может, здесь есть те, кому рассказывали бабки и деды что-то эдакое… Желательно в подробностях.

– Интересно, ну а сами вы что? Неужели ничего подобного не слышали от своих пожилых родственников?

– Что мои, что Катины – городские были. Мы с ней только из сказок про кикимор и лешего знаем.

Зазвучавший переливчатый смех покорил его мягкостью и глубиной. Эта женщина наверняка сыскала толпы воздыхателей. Здесь, в этой мрачной мелкой деревушке, она неожиданно представилась ему почти королевой. Необычной, манящей, за такой можно на край света и теряя голову. Бестужев поддался порыву – пересел с короба на табуретку напротив лавки. Колено, словно невзначай, коснулось коленки Чернавы. Она благосклонно улыбнулась, вытянула ногу вперед, поставила тонкую лодыжку в дразнящей близости от его широко расставленных ног.

Внимание женщины перескочило на Катю – аккуратные нежные пальцы подхватили прядь, которую вертела в руках Смоль. Мягко высвободили и отправили за ухо. Та ожидаемо отдернулась, неловко улыбнулась и незаметно села подальше, украдкой приглаживая руками волосы. Будто это могло стереть внимание их новой знакомой.

– Надо же, а по ней и не скажешь. Смотри, как жмется. Небось уже кто-то надоумил насчет меня. – В голосе Чернавы ужом скользила кусачая насмешка. Будто издеваясь, она задумчиво подняла взгляд к потолку. Весь ее образ кричал о том, что знает. Да, говорили. – Кому бы это быть… И дом, где найти, подсказал, и Чернаву стороной обходить. Беляс, никак? Старый жук.

Саша усмехнулся:

– Да что вы, Катя просто такая, скромная. Вот за месяц раззнакомитесь, она вам продохнуть не да…

Смоль перебила. И ее голосу он удивился. Тонкий, надломленный, пропитанный такой опаской, что ему впору было задуматься о происходящем. Что же такое могли наговорить об этой притягательной женщине, что Катя не решалась поднять на ту глаза? И это Катя-то. Девчонка, встречающая проблемы с гордо поднятой головой и глубоким гневом в голосе. Девчонка, вспоминающая о стеснении и робости только в его присутствии.

– А что, не прав был дед Беляс?

Да ну к черту, быть такого не могло. Катя же не дура верить россказням первого встретившегося деда – может, тот впал в маразм и попросту невзлюбил красавицу-женщину. Может, бабка плешь проела, ревнуя? Бестужев изумленно нахмурил брови, подался вперед, упираясь локтями в разведенные колени, сцепил пальцы в замок и устроил на них подбородок. О чем таком с Катей успел потолковать старик за ту пару минут, когда вышел следом на порог? Ребята шутили и переругивались у печи, услышать их шепот за дверью было невозможно. Да ему и не хотелось. Животы их были набиты, а ноги не гудели, Саша то и дело растирал кожу, на которой остались узенькие полоски-кровоподтеки от ремней тяжелых сумок. А разговор, видно, велся о чем-то важном. Потому что, прочитав что-то в выражении лица Катерины, Чернава серьезно кивнула. Из глубоких глаз пропала насмешка, пустота выглядывала из черных зрачков и норовила поглотить этот мир, оставляя пепел и серые краски.