– Как ты посмел прыгнуть через мою голову, советник?! – взорвалась я и вскочила на ноги, оказавшись на полголовы выше старика. В моей ладони полыхнул огонь. Злость притупила боль в изувеченной руке. – Ты обязан был прийти ко мне и спросить разрешения! Кто ты такой, чтобы обращаться напрямую к воеводе?!

– Посаженный им советник и ваш учитель, если вы забыли, наместница, – процедил Надир.

– Ты – старая трусливая крыса! – мой крик эхом отразился от стен. Огонь вспыхнул и на второй ладони. Сгустки пламени поплыли к хозяину дома, ведомые моей волей.

Глаза советника округлились. Он держал себя в руках, но огненная стихия, бушевавшая у самого его носа, не оставила бы равнодушным даже самого прожженного политика.

Мор угрожающе гавкнул, не сводя глаз со старика. Беркут в несколько шагов оказался между нами. Уж не знаю, кого он защищал – меня или советника.

– Только посмейте тронуть меня! – завопил Надир, наблюдая за приблизившимся Михелем.

– Посмеем, советник, – процедила я.

Огни разделились на восемь частей и разрослись. Они зависли так близко к Надиру, что опалили его своим жаром. Уж я-то знала, как ощущается мое пламя. Никому оно не могло доставить больше боли, чем мне самой.

Солдаты возвышались за моей спиной молчаливыми статуями. Советник был прекрасно осведомлен, что каждый из них – ведьмак, а магии он опасался куда сильнее, чем возмездия за свои махинации с казной.

– Ты не мой учитель, Надир. Ты – мой слуга. Я бы велела высечь тебя на центральной площади за предательство, но письмо воеводе не самый весомый повод для горожан, – процедила я, наслаждаясь страхом загнанного в угол подлеца. – Только мы-то с тобой знаем, что это самое настоящее предательство. Шесть лет ты спишь и видишь, как бы убедить отца сместить меня. Ты бы и убил меня с превеликим удовольствием. Учти, старик, воевода далеко, а я близко, и руки у меня длиннее, чем ты можешь представить.

Свои слова я подкрепила новыми сгустками пламени, возникшими на ладонях. Они зависли над головой советника так низко, что того и гляди норовили поджечь его жиденькие волосенки. На лбу старика выступили крупные капли пота. Близость огня обжигала его, как и страх перед моей силой.

– У тебя есть жена и дочь. Подумай об их будущем, Надир. Я могу запретить твоей кровиночке выходить замуж, и останется она одна-одинешенька на всю свою жалкую жизнь. И это будет самым малым из того, что я могу сделать с твоей семьей. Вспомни мои слова, когда будешь строчить следующий донос, о котором я непременно узнаю.

– Не смей угрожать мне, соплячка. Воевода непременно узнает об этой гнусной выходке, – процедил Надир и демонстративно сплюнул мне под ноги.

Беркуту потребовался лишь мимолетный взгляд на Мора, чтобы тот разразился устрашающим лаем и впился зубами в ногу советника. Старик завопил, беспорядочно молотя руками, будто неуклюжая раненая птица. Мор с грудным рыком отступил и невозмутимо улегся у моих ног.

Из рваной раны Надира струилась кровь. Двое солдат успели подхватить его под локти, удержав на ногах. Советник на все лады проклинал каждого из нас, включая «бесовского пса, которого нужно обезглавить тупым топором вместе с его хозяином».

– Не советую вам, Надир Рашад, так отзываться о Море. Этому псу ничего не стоит перегрызть ваше горло, – отозвался Беркут на «радушные» пожелания хозяина дома и с издевательской усмешкой ему поклонился.

Советник сжал зубы и вновь зашипел от боли, пожирая меня ненавидящим взглядом своих глаз-пуговок.

– С сегодняшнего дня я отстраняю тебя от всех дел и запрещаю приближаться к моему поместью. Предателям не место рядом со мной, – продолжила я. – Если отец решит по-другому, значит, тебе повезло. Если поддержит мое решение, то уж извини, Надир. Придется жить на то, что уже успел украсть из казны.