– Ну? Говори что хотел.

Сесть подле мертвеца не осмелился бы не то что староста, а и вообще никто. Разве что старая Айра при жизни не боялась и любила говаривать, мол, от покойников урону меньше, чем от живых. Но и выказать испуг никак было не можно.

Первак встал подле лавки и скрестил руки на груди.

– Вот что, милчлавек…

– Вали-ка ты подобру-поздорову? – со смешком перебил его колдун.

Первак нахмурился. Терпение его иссякало скорее, чем вода в Мёртвых землях, о которых рассказывал дед.

– Да, – кивнул он. – Вали-ка. Гадючий яр – остров особенный. Мы здесь все друг за друга держимся и со своими бедами тоже привыкли справляться сами. Без чужаков. Тем более, без таких чужаков, как ты.

– Так уж и держитесь? – сощурился Змеелов.

– Да. Мы – семья. А в семье всякое случиться может. И склоки, и ссоры, и…

– Убийства?

Первак запнулся, но твёрдо закончил:

– И виновника, коли он имеется, мы тоже найдём сами.

Змеелов выслушал, подчёркнуто медленно прожевал и проглотил. Выпуклый кадык на его тощей шее судорожно дёрнулся вверх-вниз.

– Нет.

– Что?

– Нет. Я поймаю змеевицу и убью.

Первак побагровел.

– Кого убивать на нашем острове, мы решим сами! И помощники нам не надобны!

На что колдун спокойно ответил:

– А я и не помощник. Я Змеелов. Я ловлю змей. Не для вас. Не для покойников. Для себя. И я уйду тогда, когда посчитаю нужным. – Он внимательно оглядел старосту. Первак, хоть и был крепок и силой не обделён, отчего-то поёжился. – Или ты попробуешь меня вышвырнуть?

– Убир-р-райся!

– И не подумаю.

– Здесь тебе не будет ни дружбы, ни подмоги. Змеевицу не поймаешь и сам сгинешь! Остров тебя не примет!

– С островом я как-нибудь договорюсь. А друзей мне и подавно не надо. Тем паче из вашего болота.

Тут-то староста и сорвался. Мирным и тихим его знали лишь те, кто не додумался слова худого сказать о месте, где прижился Первак. А место это он любил всем своим огромным сердцем. Руки сами собой сжались в кулаки, а тело бросилось вперёд. Позабыв про меч у бедра, он замахнулся и ударил… ударил бы. Да только в глазах колдуна – чёрном и белёсом, слепом, – вспыхнули зелёные искры. Он не вскочил, не отклонился. Битвы Змеелов не принял. Лишь взмахнул рукой, как будто комара сгонял. Казалось, не коснулся даже летящего в него кулака. Однако рука до самого плеча у старосты отнялась и потяжелела. Тот едва не упал с непривычки. А колдун отрезал себе ещё пласт мяса и, запрокинув голову, медленно погрузил в глотку.

– Уйду тогда, когда сам пожелаю.

Мало кто может выглядеть устрашающе с набитым ртом. Змеелов – мог. Первак баюкал отнятую руку и гадал, вернётся ли та к нему или теперь придётся заново учиться лапти плести левой. Он бессильно крикнул:

– Не будет тебе здесь ничего! Ни встречи, ни доброго слова ни… – униженный, он вцепился в остатки окорока, – ни жратвы!

Закинул кость на плечо, как дубину, и выскочил во двор. А Змеелов положил подбородок на сцепленные пальцы и задумчиво протянул в закрывающуюся дверь:

– Вот разве что последнее меня и напугало.

***

С крыльца староста скатился кубарем и едва не сбил идущего ему на встречу Василька.

– А ты здесь откель?! – рявкнул он, но, узнав сосельчанина, смягчился. – Тьфу, Вас, ты?

– И тебе не хворать, – хмыкнул Василь. – Что, с колдуном уже познакомился?

Староста крутанул торсом – отнятая рука заболталась что верёвка.

– Как видишь! Вот уж не думал, что меня в мои-то годы из дому будут вышвыривать что щеня обмочившегося!

– Ну зато хоть не с пустыми руками… Рукой, – хохотнул Вас.

Только тут Первак понял, что шёл Змеелову показать, кто в Яре за главного, а убрался, один окорок отвоевав, да и тот почти что съеденный.