Парня и верно немудрено было принять, если не за утопника, то хотя бы за жердяя. Дзяды врали, эдаких духов в Гадючьем яре раньше водилось видимо-невидимо. Огромные, случалось, что и с избу ростом, худые, что жерди. Им болото было по колено, вот и жили на острове. Но после пришли люди, привели с собою светлых богов, и нечисть, убоявшись, попряталась по углам. Однако ж раз или два в год выходят нечистики, воют о былом, в окна заглядывают… Ну или так врут люди, дабы дети малые ночами из дому носу не казали.

– Тебя-то? Ты, конечно, страшен без меры, но не настолько, чтоб меня напугать.

Костыль рассмеялся.

– Ну добре, Васу расскажу, что ты меня красавцем назвала.

– Вот ещё! – фыркнула Ирга, украдкой переводя дух.

– Ты что это по погосту ночью шастаешь? Всё веселье-то на берегу, у запруды.

Ирга резко ответила:

– У меня своё веселье. Иди куда шёл! Или тебе самому любо после заката болото топтать?

– Может и любо, – хохотнул Костыль. – Пойдём, провожу тебя.

– Выдумал тоже. Что я, дороги не знаю?

Парень маленько помялся на мостках, но к погосту спускаться не стал, поостерёгся. Досадливо бросил:

– Вот же норовистая! Что тебя, брат совсем не воспитывает?

Ирге ажно лицо перекосило.

– Я сама кого хошь воспитаю, – процедила она и отвернулась.

Костыль окликнул её ещё раз или два, но девка села, прислонившись спиною к бабушкиному древу, и прикрыла глаза. Мох под нею медленно колыхался, не то сам живой, не то скрывающий жутких болотных тварей. А то и впрямь дышала старая жаба, вырастившая когда-то на своей спине целый остров.

Когда Ирга открыла глаза, Костыля рядом уже не было. Однако ушла и благость, каковая накрывала её всякий раз, как девка навещала старую Айру. Стемнело окончательно, зато музыка и смех по ночному воздуху легко летели с одного края острова на другой. Тут заодно вспомнилось, что загодя сготовленное для вечери угощение Ирга так и не попробовала, да и весь день пробегала голодная. К тому же болото тянуло холодом сквозь мох – долго не усидишь. Пришлось подняться и отправиться на, чтоб его, праздник.

Мох нехотя отпустил добычу, следом ноги ступили на скользкие от росы мостки. Ирга повернулась к бабушкиному древу – в темноте ленты белели и извивались.

– Свидимся ещё, – попрощалась она, а болото вздохнуло в ответ.

Недолго девка шла в одиночестве. Костыль, как оказалось, лишь отошёл в сторонку от погоста, а там, где земля уже не дышала так глубоко, а мох сменился травами да кустарником, уселся ждать. Уселся он аккурат возле широкого ручья: коротал время с баклажкой браги.

– Что, замёрзла? – окликнул он. – Иди сюда, найду, чем согреться.

Будь Ирга скромна да робка, как девке и надобно, она бы припустила к людям: голос выдавал, что баклага у Костыля не первая. Да оно ещё с вечера в его хате гремело пение, всяко не насухую веселились. Но Ирга слыла нахальной да своевольной, она даже шагу не прибавила. Вот ещё!

– Ты давай как-нибудь сам.

Костыль же, верно, только её и ждал, так что отставать не собирался.

– Ирга! Ну что ты как дикая? Или я тебя чем обидел?

Правду молвить, он в самом деле ничем ни Иргу, ни других девиц не обижал. Да оно и Василь не стал бы абы с кем водить дружбу. Случалось, Костыль и гостинец какой приносил, и Ирга со Звениглаской не брезговали, брали. Потому ни убегать, ни брехаться девка не спешила, а когда Костыль нагнал её, не подумала напугаться. Спьяну парень поскользнулся на досках, схватился за девкино плечо и едва не упал с нею вместе, но Ирга устояла и Костыля удержала тоже. Однако ж тот решил, что всё наоборот.

– Ты держись лучше за меня! Не ровен час, оступишься!