– Ну, что, парни, порядок?

– Да, поехали.

Водитель закрыл окошко и взялся за рычаг, Воронин сделал две быстрые, последние затяжки, выкинул окурок наружу и закрыл окно.

– С Богом, – пробормотал он.

Машины тронулись. Первым с улицы вырулил серый бронированный фургон, за ним, держась в нескольких метрах позади, ехал автомобиль сопровождения с двумя серьёзными парнями, имён которых Воронин не помнил: ребята из охраны всегда ходили особняком, как чёртова элита, будто водители какая-то другая, низшая каста. Не выпивали вместе, не поддерживали шутки, всегда собранные, как псы. Псы и есть.

Воронин посмотрел на напарника – вот Семён был своим человеком: у него и трёшку можно было стрельнуть до зарплаты, и выпить с ним, и поговорить по душам. Друзья – не друзья, а, всё-таки, приятели. В огонь не кинется, но положиться можно.

Фургон повернул в переулок. Время ещё слишком раннее: прохожих почти не видно, магазины пока не открылись. Осенние утренние сумерки отступали, но складывалось ощущение, что солнце передумало вставать: выглянув, оно снова забралось назад под облачное одеяло, решив, что день чересчур сырой, чтобы вылезать из постели.

В этом городе солнца всегда было мало, свет начинал плутать по пути к земле, путаясь среди башен, мостов и галерей, свет увязал в острых металлических решётках балконов, железных ступенях длинных лестниц, тянувшихся вверх из дворов на вторые, третьи, четвёртые этажи… Длинные арки, похожие на коридоры, в тенях которых скрывались низкие двери, ведущие неизвестно куда, полутёмные подъезды с продавленными от времени ступенями, тупики и обжитые подвалы… Солнце не заглядывало сюда месяцами.

– Так что, идём вечером или нет? – спросил Семён.

Гипнотизировавший проплывающие мимо дома Воронин не услышал и Семён повторил вопрос, повысив голос.

– Чего? – встрепенулся Воронин.

– «Чего»! – передразнил приятеля Семён. – Кабак, получка! Идём или нет?

– Получка же завтра.

Семён молча глянул на приятеля – разговор повторялся по кругу.

– Ты тут, вообще? – спросил он, усмехнулся, и прибавил: – Или уже выдумываешь историю для благоверной, чтобы свалить?

– Поворот не пропусти, – сказал Воронин, выпрямившись в кресле.

– Не учи учёного!

Фургон повернул налево и въехал на широкую улицу, застроенную невысокими домами в три-четыре этажа. Как и во всех других частях города, первые этажи почти целиком занимали магазины и лавки, а здесь – ещё и ювелирные мастерские. В больших стеклянных витринах красовались на бархатных подставках ожерелья, браслеты, серьги, искрившие как звёзды в ясную ночь, меха, атласные платья, шляпки с таким количеством лент и перьев, что ими легко можно было набить маленькую подушку. Второй этаж занимали, в основном, конторы, на третьем, судя по ажурным занавескам, уже начинались квартиры владельцев лавок. В домах, где этажи неудержимо устремлялись к небесам, самые верхние нанимали наименее обеспеченные жильцы. В мансардах обитали студенты, служащие низких званий, музыканты и художники, словом, все, кто не мог позволить себе что-то более просторное и тёплое.

Но здесь дома стояли не такие высокие, да и студенты с мелкими служащими не селились в этой части города.

– Жена всё грезит такими, – сказал Семён, кивнув на витрину. – Я ей говорю: «Марфушка, ну зачем тебе этакая башня на голове?» А она обижается. Разве ж я не прав? Такие шляпки не для горничных, куда она её наденет? В церковь, что ли?

Семён посмотрел на приятеля, однако Воронин его, похоже, не слушал.

– Эй, ты чего сегодня спишь всё утро?

– Чего?

– Я говорю… – Семён не закончил, бросив взгляд в зеркало заднего вида. – Что за чёрт… – пробормотал он, крепче схватившись за руль.