– Здравствуйте!.. Здравствуйте!.. Заходите, садитесь, гостям всегда рад. – И пододвинул к столу две табуретки. – Извините, что у меня такой раскордаш, жена уехала к своим в жилуху, а я, как видите, не справляюсь с домашним хозяйством, по уши утонул.

– Нам кажется повезло, к чаю угодили? – сказал Плоткин, присаживаясь к столу.

– С дороги чай не плохо. Как доехали?

– Спасибо, ничего.

Айсан достал из шкафчика чашки и стал разливать чай, не сводя с нас изучающих глаз.

Председатель был узкоплечий, небольшого роста, слегка оседал на левый бок, на хромую ногу. Лицо у него круглое. Нижняя челюсть слегка выдвинута. Давно не стриженые волосы лохмами лежали на голове. Одет он был неопрятно, на ногах обшарпанные кирзовые сапоги. Говорил вкрадчиво, словно стесняясь.

– Куда путь держите? – спросил он, ставя перед нами чашки.

– Пока к вам, – ответил Плоткин.

Брови у председателя дрогнули, он неестественно улыбнулся, но ничего не спросил.

– Мы ведь с вами, Айсан, давно знакомы, только не виделись, – наконец-то решил я объясниться.

Он пристально глянул на меня, на Плоткина – и вдруг радостная мысль осенила его.

– Из экспедиции, что ли?!

– Да.

Председатель с облегчением опустился на скамейку.

– Ревизию обещали из района, гляжу на вас и думаю, вроде бы не похожи на ревизоров, а другим тут делать нечего, живем мы на краю земли. За нами – ни души, гнус да болото.

– Ревизию по какому случаю? – спросил я.

– Кто его знает, – ответил он приглушенным голосом. – Сколько ни старайся, сколько ни делай людям добра, все им мало, так и норовят тебе напакостить!

– Это что, эвенки вас обижают?

– А то кто же!

– Вот уж не сказал бы, добрее не встречал людей.

– Это было когда-то, – энергично запротестовал председатель. – Теперь все грамотные. Пальца в рот не клади – враз откусят!

– Что-то вы путаете! Не знают они и малой доли людских пороков. Уж я-то насмотрелся на них за таежную жизнь.

– Кто его разберет. Может, это и не они кляузы в район пишут, а радист, – заколебался председатель и, не высказав своих мыслей, ушел в огород, принес пучок зеленого лука, несколько морковок.

На столе появился отварной картофель. Об этом мы могли только мечтать.

– Вы с устатка выпьете по маленькой? – И Айсан, не дожидаясь ответа, юркнул в избу, принес графин с водкой, рюмки.

У раскрытой калитки точно вырос из-под земли старик, длинный, худой, в эвенкийской поношенной одежонке, сшитой из самодельной лосины и загрубевшей от долгой носки. Он был крепок, в том возрасте, когда человек еще надеется на себя. Во всем его облике угадывался лесной кочевник.

Старик прикрыл за собою вход, робкими шагами подошел к веранде, ощупал ногою ступеньку, не торопясь, поднялся на не. Дальше не пошел. Прислонившись плечом к стене и сложив на животе натруженные руки, он оглянулся. Его не удивило присутствие незнакомых людей. Лицо у старика бесцветное, сухое, как камень, исполосованное лиловыми рубцами, было спокойно. Казалось, ударь сейчас по хате гроза – и он не пошевелится.

Старик смотрел на председателя доверчивыми, совсем детскими глазами, не знавшими ни лукавства, ни лжи. В них он был весь и вся его, как видно, нелегкая жизнь.

Айсан делал вид, что не замечает старика, продолжал пить чай.

Эвенк молчал. Стоял неподвижно, древний и крепкий, как столетний дуб.

– Айсан, старик, видно к вам пришел. Отпустите его или посадите за стол, нам неудобно перед ним.

Председатель нехотя повернулся к эвенку.

– Ты опять пришел, Куйки[14]! Сказал, не ходи, не могу разрешить.

Старик то ли не понял председателя, то ли другого ответа и не ожидал, продолжал стоять неподвижно.