Но на то есть туз в рукаве. Отличный глубинный туз… если только он не размок от воды.

– Да уж, выбрали вы старательский участочек, – ворчал Ильич, помогая Глебу влезть в жёсткий ранец и застегнуть его на груди. – Три артели здесь сгинули прошлым летом, в этом году китайцы пробовали, так недосчитались четверых. Почему тут-то? Хоть теперь скажете?

Глеб хлопнул механика по плечу и подмигнул:

– Провёл аналитику. Самое жирное место, не сомневайся.

– Врёт она, ваша нейросетка. И про зомбокита ничего не знает.

На поверхности воды справа, метрах в пятидесяти, вспух пузырь, лопнул с утробным хлопком.

– Живо, дверь! – крикнул Глеб.

Ильич загерметизировал гидрогеликоптер, тот подбросило волной, чуть не перевернуло, но надувные полозья помогли машине выправиться.

– Видите? – Ильич матюкнулся. – Фыркает!

– Тектонические плиты разъезжаются, магматические газы выходят, – объяснил Глеб. – Здесь самая граница разлома, поэтому и минералов больше. И на дне полно гидрата метана, это что-то вроде льда. Под давлением он стабилен, а если стронуть с места, распадается на воду и метан, вот и поднимаются пузыри. Давай уже, наполняй.

Тихо ругаясь, Ильич приладил на голову начальника шлем с панорамным окном. Маслянистая жидкость, источая слабый мятный запах, обняла подбородок, поднимаясь, достигла носа. Глеб постарался не задерживать дыхание и расслабиться, но когда трифторан хлынул в горло, закашлялся.

Организм вопил: «Я тону! Выплыть, вверх!»

Сильные руки механика держали, пока Глеб сотрясался в судорогах. Наконец он понял, что дышит густой жидкостью, её приходилось пить носом. Сбоку включился поддув, и стало легче: система подстроилась под ритм человека, отсасывая трифторан на выдохе. Рюкзак за спиной вибрировал.

Линза шлема искажала картинку, и Глеб ничего не мог разобрать, пока не спустился в воду. Эх, давно он не нырял сам, засиделся в офисе!

Впереди открылся зелёный простор, блистающий колоннами света. Видно было, словно на воздухе, как автоматическая левретка с оборудованием чертит внизу дорожки из пузырьков. Рюкзак работал: отфильтровывал из воды кислород и насыщал им дыхательную жидкость. Глеб приказал, выплёвывая трифторан:

– Погружение, десять метров в минуту.

Собственного голоса он не слышал, но камера шлема, направленная на лицо, считывала слова по губам.

Пляшущее ртутное зеркало осталось наверху, свет становился всё жиже. Костюм начал обжимать. Хорошо хоть уши продувать не надо: все полости тела наполнены жидкостью, чтобы на глубине человек не схлопнулся, как пустая консервная банка. Газовая смесь, растворённая в трифторане, позволяет обойтись без азота – а значит, без галлюцинаций. И без кессонной болезни при всплытии.

На линзе шлема красным высвечивались показатели: десять метров, пятьдесят, сто. Глеб увеличил скорость погружения и подогрев костюма. Тёплые токи гуляли по рукам и ногам, только пальцы всё равно мёрзли.

Ни за что бы Глеб не полез на такую глубину, но Анечке нужны операции. Пока у него капали надбавки главного инженера «Диип металлик компани», сестра могла позволить себе дорогие имплантаты, увеличивающие креативность и ёмкость памяти. Она работает в электронном издательстве, а современному художнику нельзя обойтись без встроенных девайсов, иначе не выдержать сроки. Теперь же все чипы требуют замены, через месяц начнут отключаться один за другим и сестра станет инвалидом.