– Хм, а в этом что-то есть, – погладил Заффа бороду. – Но мне нужно время, чтобы обдумать твое предложение. Ты сможешь найти меня в общежитии Академии магии – первые несколько дней я проведу там. А сейчас будь любезен – оставь меня. Хотелось бы въехать в город без клыкастого пассажира.

– Расовая нетерпимость – один из самых неприятных пережитков прошлого, – изрек Ревенкрофт, перекинулся в нетопыря, взлетел и исчез в начавшей наполнять пространство между холмами сизой мгле.

Заффа, покачав головой, тронул поводья и продолжил свой путь навстречу многообещающей карьере.

Спустя некоторое время он стал свидетелем забавной картины. На лежавшем чуть в стороне от обочины тракта плоском валуне восседал какой-то человек. Перед ним на тряпице был разложен нехитрый набор продуктов – хлеб, кровяная колбаса, лук и несколько вареных яиц. Путник с аппетитом поглощал свой ужин, время от времени отхлебывая из обтянутой кожей фляги.

– Эй, уважаемый! – крикнул Заффа, останавливая повозку. – В Эльнадор направляешься? Садись – подвезу!

Реакция была довольно неожиданной:

– Езжай своей дорогой! – закричал мужчина, запустив в его сторону пригоршней яичной скорлупы. – Откуда мне знать – вдруг ты грабитель какой-нибудь?

Голос его был резким и неприятным. А по особенностям выговора Заффа распознал в любителе поужинать на природе своего земляка.

– Так ты из Биланы? – все еще дружелюбно спросил он. – Тем более дуй ко мне на телегу. Биланец биланцу глаза не выклюет.

– Ага! – саркастически выкрикнул путник. – Не выклюет, как же! Знаю я вас, землячки, чтоб вам пусто было! Так и норовите чужим добром поживиться! Не нуждаюсь я ни в чьей помощи! Избавь меня богиня от друзей, а от врагов я уж как-нибудь сам избавлюсь! Сказано тебе – отцепись от меня! Или тебя ножичком пощекотать? – В подтверждение своих слов скандалист выудил из сапога короткий и ржавый нож – то ли кухонный, то ли сапожный.

– Дурак ты! – рявкнул Заффа и тронул поводья. Хотел было наслать на нахала несварение желудка, но передумал – все-таки мелкая месть была совсем не в его натуре.

Скоро бывший лавочник уже въезжал через массивные ворота в арканскую столицу. Городская стража еще не спустилась со стен для вечерней проверки прибывающих, и ему не пришлось останавливаться ради этой процедуры. В полутемной арке Заффа использовал заклинание освещения, чтобы его лошадка невзначай не оступилась. И увидел приклеенное к каменной стене объявление, прочитав которое едва не упал с телеги…

«Нет уж, – смеясь, думал Заффа, продолжая свой путь. – Что угодно, только не это!»

Если Намор Долгонос и не был самым неудачливым бардом Арлании, то он уж точно входил в первую десятку таковых. Ему давно уж следовало, бросив попытки прославиться, заняться чем-нибудь другим, но… упорства, в отличие от таланта, Намору было не занимать. Количество песен, которые он накропал, желая добиться признания и славы, недавно перевалило за пять тысяч, и останавливаться Намор не собирался. Сочинения его делились на три категории: плохие, очень плохие и отвратительные. Порой настолько, что за исполнение некоторых из своих «шедевров» бард бывал бит.

Всякий же раз, когда из-под пера Намора выходило что-то действительно интересное, очень скоро выяснялось, что это уже было кем-то создано до него, и Долгонос, сам того не осознавая, повторял чужое произведение, изменив лишь несколько слов или аккордов. Правда, такое случалось не слишком часто – Намор не был способен создать хорошую песню, даже опираясь на готовые образцы.

Тем не менее, Долгонос не оставлял надежды когда-нибудь прогреметь на всю страну. Каждый вечер, будучи освистанным в очередной таверне – и, как правило, облит помоями, – он зажигал свечку, но чаще, конечно, лучину в углу конюшни: деньги на комнату у него появлялись не чаще раза в год, – слюнявил карандаш и принимался слагать очередную балладу. За долгие годы мытарств Намор сумел-таки заметить, что его творения никого не впечатляют, а потому старался оперировать понятиями, впечатляющими сами по себе. «Ветер», «гроза», «дракон», «великан», «битва» – эти и многие другие слова того же порядка повторялись в его «песнях» так часто, что те казались похожими друг на друга больше, чем один болотный тролль похож на всех остальных.