Она, может быть, и ответила бы нам, но не успела. Мы услышали шум у двери, испуганно замерли на миг, но в сарае показался Дима и мы облегченно выдохнули. Следом вошел Кирсанов. В руках у обоих были сумки с пожитками, которые передали мне, велев оттащить их в салон. Кирсанов покурил, загнал всех в танк, опять-таки лично все проверил, готов ли вездеход к походу и сам забрался в кабину. Мной овладел непонятный восторг. Я чувствовал, что все тоже на взводе, но мы держались спокойно и сосредоточенно, стараясь не спугнуть удачу – а пока она нам благоволила. Володя завёл мотор и сразу же все вспомнили, что нужно открыть ворота и все взгляды обратились на меня.

Побег из города стоил нам больших нервов, и хорошо ещё, что мы были на самой окраине. Кирсанов лично шёл впереди вездехода и проверял улицы, нет ли на них кордонов и полицейских застав. Сам по себе танк-сторожевик подозрений вызвать не мог, но встреча с патрулем нам была ни к чему. Час уже был поздний, на улицах стояла темень, освещение почти не работало и мы не встретили ни души, только один раз, на параллельной улице увидели снегоуборочный трактор. А потом мы окончательно покинули пределы города, свернули на зимник, идущий вдоль уссурийской трассы, Володя включил шестую передачу, двигатель заработал на полную мощность и впервые за много часов тугой обруч тревоги, стискивающий нам грудь, немного разжался и все смогли вздохнуть свободно.

Со скоростью шестьдесят километров в час мы бодро бежали к далекому Хабаровску, нашим воротам в свободную жизнь. Почти 800 километров, путь страшно огромный, для беглецов, спасающихся от погони.

Внешнее освещение мы не включали, Володя надел шлем с инфракрасным визором, который получал изображение с внешних датчиков. В кабине свет тоже был потушен и весь мир, казалось, был погружён во тьму. Кирсанов сидел впереди, остальные сзади – Дима напротив меня у правого борта, хиншу и Кит – у левого. Небо было закрыто, ни звёзд, ни луны, тьма, хоть глаз выколи. Но, всё-таки, снег отражал достаточно света, чтобы глаз мог собрать его и различать даже отдельные деревья. Ехали мы то по открытой местности, то проезжали лес, и когда по сторонам вездехода вырастали стены деревьев, то вокруг вездехода сгущалась особенно густая тьма и, признаться, мне становилось страшно. Мы были совершенно одни на огромном, безлюдном пространстве.

Я посмотрел внутрь кабины и глаза довольно долго привыкали к темноте, пока собранного сетчаткой мизерного количества света, падающего из окна благодаря белому снегу, не хватило, чтобы разглядеть хотя бы силуэты людей. Лиц я не видел попрежнему. Я невольно вздрогнул – два зелёных кружка светились во мраке, и я не сразу сообразил, что это глаза хиншу, наделённые от природы способностью видеть в темноте.

Вскоре я задремал, а когда проснулся вездеход стоял.

За окном был серый сумрак, бесконечная пустота. Я поморгал, совсем проснулся и до меня дошло, что на улице уже утро и идёт сильный снег. Видимость была почти нулевая. Хиншу и Кита не было, а Дима, Кирсанов и Володя сидели спереди и тихо совещались.

Кирсанов, словно у него были глаза на затылке, обернулся, как только я открыл глаза и рявкнул:

– Марш в багажник, живо! Кита сюда!

Все мои возникшие по пробуждении вопросы разом испарились из сознания, словно их и не было, а я, как ошпаренный, выскочил на улицу.

Оказывается, в багажнике у нас было определено спальное место на троих. Видимо, я всё-таки проспал одну остановку в пути. Я вышел из вездехода в сумерки, обошёл машину, не отрывая пальцев левой руки от борта, распахнул дверцу багажника и забрался внутрь. Растолкав Кита, я обнаружил, что здесь была и хиншу. Обрадовавшись, что останусь с ней наедине и, наверное, смогу поговорить, я запер дверь за быстро ретировавшимся Китом, разложил спальник, забрался в него и уже открыл рот, чтобы обратиться к хиншу, которая не спала и, чуть приоткрыв глаза наблюдала за мной, но не тут-то было. Дверца входа распахнулась и на пороге возник угрюмый, как ненастный день, Дима, влез в багажник и бесцеремонно впихнулся между мной и хиншу Юлей. Резким движением он выключил тусклый рыжий фонарь и до крайности неприятным голосом известил нас: