– Она разрушила мою жизнь, отняла Алекса и теперь решила поглумиться напоследок, опорочив мое имя.

Она глянула на Эльзу, устроившуюся в кресле в уголке, зрачки в выцветших желтых глазах вытянулись в щелки, белые волосы, уложенные в гладкое каре, встали дыбом, широкая звериная переносица сморщилась – казалось, старушка вот‑вот зашипит, как рассерженная кошка.

– Она не может пережить, что Алекс любил только меня! – выпалила она. – Он посвящал мне свою музыку даже после разлуки! О, горечь расставания и пыл неутоленной страсти…

Брун подпер щеку рукой, понуро следя за старушкой.

– Давайте разберемся, – сказал он. – Вы встречались с Дробовицким, когда он уже был женат?

– Их брак был лишь фикцией, – отмахнулась Маргери. – Мы даже обручились с Алексом, обменявшись кольцами.

Брун оживился, выпрямившись в кресле.

– Когда обстоятельства сложились так, что мы не могли больше быть вместе, Алекс отказался возвращать кольцо, – вздохнула старушка. – Не мог расстаться с напоминанием обо мне.

– Он хранил его до самой смерти, – подтвердила Эльза. – Но вы пытались вернуть кольцо? Почему?

– Я не хотела, чтобы кольцо ушло из семьи и уж тем более чтобы оно досталось Айседоре, – поджала губы Маргери. – Я надеялась, что передам его нашим с Алексом детям, которые так и не родились… А он оказался таким слабым. Тонкая натура, чувственный, страстный мужчина, но без стержня…

– Чего хотели волки? – спросил Брун.

Старушка остановилась посреди комнаты прямо под люстрой, блики от хрусталя заскользили по ее лицу. На миг ее кожа засияла молодостью, глаза вспыхнули янтарем, седые волосы окрасились золотом.

– Давайте заключим сделку, – предложила она. – Я отдам вам то, что им было нужно, а вы вернете мне письмо, которое я написала Алексу. – Румянец вдруг залил ее щеки.

– Да, – выпалила Эльза. – Мы согласны.

Брун кивнул. Было б что терять.

Маргери глубоко вздохнула, будто набираясь решимости, вытащила из‑под кровати картонную коробку, достала из нее розовую шляпку с пером, вязаный шарф, смотанный в сиреневый клубок.

– Вот, – сказала она, вынимая продолговатый черный предмет. – Это то, что они искали.

– Она из агата? – спросила Эльза, таращась на черную руку с загнутыми когтями. – Или это обсидиан? Смотрится жутко.

Брун взял руку, покрутил ее, понюхал.

– По легенде, это правая рука Бальтазара, – сказала Маргери, – первого вампира.

– Отличный обмен, – сказала Эльза, садясь в машину. – Оторванная конечность за записку с угрозами.

– Она не угрожала, а только назвала его сукой, что, учитывая моральный облик Дробовицкого, можно считать ласковым обращением, – возразил Брун. Он почесал вампирской рукой между лопаток и зажмурился от удовольствия. – О да!

– Ты понимаешь, что, возможно, чешешь себе спину оторванной рукой первого вампира? – выпалила Эльза.

– И она будто создана для этого! – ответил Брун. – Когти просто шикарные!

Эльза закрыла руками лицо, помотала головой.

– Ты невозможен, – сказала она, опустив руки на колени. – Знаешь, что мне непонятно?

– М‑м‑м? – Брун убрал руку в карман куртки и завел машину.

– Ладно, нам повезло наткнуться на бывшую поклонницу Алекса, посетившую оперу, с которой у нее связаны личные воспоминания.

– Уверен, что еще пять‑шесть любовниц Дробовицкого считают, что именно они вдохновили его на образ сильфиды.

– Но волки! Откуда они знали, где ее искать?

Брун нахмурился, включил дворники, смахивающие мокрый снег, фары высветили дорогу, занесенную порошей.

– Может, у волков свои источники информации. А может… – Он задумался. – Помнишь, Клиф рассказывал, что за последние два месяца исчезли четыре медиума, специализирующиеся на поиске пропавших людей?