– Возможно, что и так, – смущенно отвечаю я. – Все зависит от обстоятельств…

– Все зависит от тебя! – возражает Златан. – Обстоятельства не имеют значения, важно только то, что думаешь ты сам! Возместить потерю тем же способом – справедливо. После этого твой кругозор немного расширяется, и ты думаешь: «Если сделал один раз, то почему бы не сделать другой?» У тебя нет многого из того, что есть у других, и будет справедливо, если ты попытаешься изменить это… Сейчас я, конечно, думаю иначе. В большом магазине – горы товаров. Что случится, если я возьму то, что мне нужно? В газетах и по телевизору постоянно рассуждали о коррупции и о злоупотреблениях в высших кругах. По сравнению со всем этим взять в магазине новые кроссовки взамен развалившихся было мелочью, не заслуживающей внимания. Пойми правильно – я не оправдываюсь, оправдываться не мое. Лишь рассказываю о том, как рассуждал в детстве. В этом нет никакой бравады, одна только правда. Что же касается «розового света», то если бы я прилетел с какой-нибудь далекой планеты, то, наверное, мог бы рассказывать сказки о своем прошлом. Но я из Мальмё, и в этом городе живет много людей, на глазах у которых я вырос. Если я начну врать, то меня сразу же выведут на чистую воду. Врать означает стыдиться, а я не стыжусь своего прошлого. Прошлое надо принимать таким, какое оно есть. Это же часть меня самого…

Златан весьма разговорчив, но иногда из него буквально приходится вытягивать слова клещами. Например – когда разговор заходит о матери, совмещавшей работу по уборке с разными делами, о которых не принято рассказывать окружающим. Ничего особенного – мелкие кражи и перепродажа краденых вещей, примерно то же самое, чем в детстве занимался и сам Златан. Но если о своих делах он рассказывает охотно, не дожидаясь наводящих вопросов, то о матери говорит скупо и всячески подчеркивает, что ей, необразованной женщине, находящейся на чужбине, приходилось тянуть в одиночку пятерых детей. Прокормить такую ораву – уже подвиг, но есть и множество других расходов. Измотанная жизнью Юрка была женщиной суровой и неласковой. Она считала своим долгом обеспечить детям еду, крышу над головой и прочее необходимое, но не ласку и теплоту. Златан не осуждает мать за это, поскольку хорошо понимает состояние, в котором она находилась: бесконечные мысли о том, как бы заработать лишние сто крон, бесконечные попытки свести концы с концами… При такой жизни на человека то и дело накатывает отчаяние, изнанкой которого являются озлобленность и недовольство. «Богатому легко быть добрым, а бедняку нетрудно быть злым», – говорят индусы, и они абсолютно правы. Нужда озлобляет, очерствляет душу. А одиночество и сознание оторванности от своих корней усугубляют страдания. Но если вспомнить Югославию[5] семидесятых годов прошлого столетия, нетрудно понять, почему ее граждане так легко отрывались от своих корней – их заставляли нужда и отсутствие перспектив на родине.

– Маме было очень тяжело, – говорит Златан. – Будучи детьми, мы многого не понимали и потому часто обижались на нее. Но время все расставляет по своим местам. Если бы сейчас я мог вернуться на тридцать пять лет назад, то вместо «Ты меня совсем не любишь!» я сказал бы: «Спасибо, мама, за все, что ты для нас делаешь». По сути, мы не были семьей. Я дружил с Санелой, которая была старше меня на два года и пыталась (за что ей огромное спасибо) дать мне то, что я не получал от матери. Остальные дети были сами по себе. Семьей нас делала мама, но ее энергии, которая била через край, не хватило на то, чтобы по-настоящему связать нас всех. Я был связан только с Санелой, и то отчасти… Отец? Когда мне было девять лет, опеку надо мной и Санелой передали ему, потому что мама влипла в крупные неприятности и, кроме того, в неприятности влипла одна из моих сводных сестер. Я не могу сказать ничего плохого о своем отце. Он изо всех сил старался быть хорошим отцом. Вопрос в другом – в том, как он это понимал. Если меня или Санелу кто-то пытался обидеть, то мы могли рассчитывать на его поддержку. Но… как бы это помягче сказать… у отца были крупные проблемы с алкоголем. Есть люди, которые пьют постоянно, но ухитряются держаться на грани, а отец, как только предоставлялась возможность, напивался до беспамятства. Он не был буйным, скорее отстраненным… Приходя с работы (а работал он охранником), отец или сидел перед телевизором, смотря все подряд, или напивался в стельку, до бесчувствия. Сравнивать родителей – плохое занятие, но я бы предпочел быть с матерью. Человеку, далекому от темы, трудно понять, что подзатыльник – лучше, чем ничего. Детям ценно внимание, и пусть внимание матери не всегда было таким, какого бы хотелось нам с сестрой, но невнимание отца было еще хуже. Он гордился нашими успехами, в частности тем, как я играю в футбол, и тем, как Санела бегает на спринтерские дистанции, но эта гордость была всего лишь искрой, которая вспыхивала и сразу же гасла.