Громкий голос Зивелеоса звучал вполне убедительно.

Абрамов Бор вскочил, выплюнул изо рта сигару, торопливо достал из футляра на поясе мобильный телефон и набрал нужный номер. Услыхав ответ, поднял со стола записную книжку Зивелеоса, на первой странице которого были аккуратно выведены номера банковских счетов против проставленных сумм в рублях и начал диктовать, требуя немедленно совершить нужные операции по переводу средств.

По телефону что-то спросили, и Абрамов Бор мрачно бросил в трубку:

– Приеду и подпишу. Вы меня знаете.

Но тут вмешался Зивелеос:

– Пусть привезут реквизиты сюда, Борис Абрамович. Я могу подождать, и вы подписывайте их при мне. Но, если хотите, я перенесу вас к банку сам.

– Только не это, – испуганно воскликнул Абрамов Бор и прорычал в трубку:

– Везите всё ко мне немедленно. Даю вам пятнадцать минут.

Зивелеос улыбнулся, говоря:

– Вот теперь можно и пофилософствовать. Какую тему вы бы хотели ещё затронуть в оставшуюся четверть часа нашего общения?

Абрамов Бор утомлённо плюхнулся в кресло и, заметив выпавшую на стол сигару, взял её снова в зубы.

Пару минут он приходил в себя и молчал, но потом всё же справился с собой и сказал:

– Честно говоря, Николай Степанович, я даже рад этому происшествию. А то других навещали, а я вроде как мелкая сошка был, которую вы просто не замечали. Теперь вот тоже удостоился вашего внимания. Но меня всегда интересовал один вопрос, на который никто пока не может дать ответ, а вы его наверняка знаете. Что это за имя такое странное у вас – Зивелеос? Оно что-то означает или это тайна для всех, которую нельзя раскрыть? Вы могли бы рассказать об этом тихо, только для меня, если это технически возможно.

Николай громко рассмеялся.

– Не хочу вас обижать, как человека, но, если бы мне хотелось рассказать кому-то о своей тайне с условием её сохранности, то вы были бы в числе последних, на ком я остановил бы свой выбор. Понимаю, что вы умеете хранить свои собственные секреты, но не мои же. Несколько минут назад вы пояснили мне, что объединились в борьбе против меня. Это прозвучало, очевидно, случайно. То есть вы просто проговорились, но то, что вы теперь спрашиваете, могу ли я говорить тихо, откуда у меня такой громкий голос, убеждает меня лишний раз в том, что вы на самом деле мечтаете раскрыть не только и не столько тайну моего имени, сколько тайну изобретения, которым я пользуюсь. Разумеется, имя моё связано с изобретением, а потому я не раскрою вам его смысл.

На лицо Николая легла задумчивая улыбка. Перед глазами как наяву встал тот самый день, когда именно ему в голову пришла незамысловатая простая идея назвать себя Зивелеос. А было это так.

Маша, славная Маша привезла Николая к Тарасу Евлампиевичу. Это было интересное знакомство. Прежде чем показать Николаю своё изобретение учёный долго как бы прощупывал молодого журналиста глазами, пытаясь проникнуть в самые тайники его души, и спрашивал, спрашивал обо всём в его жизни, начиная с самого детства. А оно у Николая было очень коротким.

Потеряв в десятилетнем возрасте ласки любимой мамы и строгости не менее любимого отца, мальчику пришлось сразу повзрослеть, попав в детский дом. О том, что оба дорогих ему человека, уже никогда не прижмут к себе своё чадо по причине их гибели в катастрофе, ему сказали не сразу. Но когда всё же сказали, и когда дошло до сознания, что всё это не сон и никогда не изменится, слёзы сменились взрослостью. Он никогда больше не плакал, приняв на себя обязанность борьбы за справедливость по отношению к таким же, как он, мальчикам и девочкам.

Здесь, в детском доме, он привык всё делить поровну и никогда не обижать слабых. К слабым он относил в первую очередь девочек и не считал возможным хоть как-то обижать их. Однажды к ним в девятом классе попал новый мальчик, который, будучи довольно заносчивым, никак не мог найти общий язык с девочками. Воспитателю пришлось даже провести специальное собрание на эту тему. И тогда этот мальчик сказал, что девочки в их группе очень плохие, и попросил перевести его в другую группу. Услышав это, Николай попросил слова и вышел перед всем классом.