Когда они получили свою новую квартиру – часы переехали вместе с ними от бабушки, как добрый знак.

Вообще, чувство времени было заложено в Зине природой, она почти безошибочно определяла – который сейчас час.

Но с годами Зина заметила, что время у всех людей разное. Вернее не время, а его скорость.

Вот у бабушки время было длинным, как и её рассказы – со всеми подробностями о походе в поликлинику. Они вместе с дедом долго ждали весну зимой, а летом – зиму. Время исчислялось годами.

У мамы время было выходным – и скорость была недельной – от выходных к выходным, от дачи до дачи.

А у нее, у Зины, время исчислялось часами, остановилось на без пятнадцати десять в это воскресенье, и никак дальше не двигалось.

Ждать Зина ненавидела. Ей казалось, что часы просто издеваются и из вредности идут медленнее.

Не вытерпела, выскочила к подъезду, чтобы хоть немного остыть. Огляделась, распахнула шубу, но всё равно было жарко.

Танина бабушка ждала, книги были перевязаны, уложены в ровные стопочки: Гоголь с Гоголем, Пушкин сам по себе, Тургенев с Лесковым. Ждала Зина. Ждала и Танька.

Долго.

Наконец-то. Зина выдохнула и шагнула из февральской стужи в знакомую машину, к такому почему-то знакомому лицу, таким родным рукам. И чуть не бросилась на шею от радости, что сдержал обещание и не забыл. Сердце заколотилось как сумасшедшее.

«Давайте знакомиться», – предложила Зина. «Гена», – сказал Гена.

– Зина, – просто ответила она. – Я учусь в Университете на экономиста, а Вы?

– Давай на ты, – предложил Гена, – а я работаю на Химпроме в гальваническом цеху.

И опять замолчал надолго. Слово гальваника у Зины ассоциировалось с космосом, а Гена стал для нее космонавтом.

Не знал Гена, что там напридумывала Зина, на самом деле он был простым рабочим парнем на вредном производстве, получал кучу денег, любил простые человеческие радости: регулярный секс, хорошую выпивку, а к ней приличную закуску, рыбалку и телевизор.

Пока пробирались по ближним дворам к знакомому Танькиному дому с ее вымышленной библиотекой, Зина осмелела и провела разведку.

Живет один, в общежитие, переехал из Ростова, работает по 12 часов посменно, в перерывах копается в машине или таксует – просто так – от нечего делать, но деньги лишними не будут. Машину Гена свою любил, называл ласточкой, обращался с ней нежно.

Книжки забрали, перевезли, перенесли, сложили в коридоре.

Пригласила Гену чайку попить, в благодарность за помощь, Зина начала метать на стол бабушкино варенье, булочки, строгать колбасу, а сама все разглядывала толстый мохеровый свитер, щеки, уши, руки.

Ну спасибо, – сказал Гена. Тебе спасибо – просто ответила Зина.

В коридоре замялись оба, не зная, что сказать. Одевание зимой – долгий процесс.

Ну я пошел …. И ушел…

Внезапно затрезвонил телефон.

– Ну что? – радостно выдыхала в трубку Танька.

– Да ничего, книжки принесу потом. Пока… – загрустила Зина.

И это было впервые с Зиной, когда она хотела, а Он нет.

Раньше у Зины жил попугай. Звали его, как положено, Гоша.

Был он маленький волнистый, зеленого цвета.

Сначала долго молчал – думал. А потом как-то сразу заговорил, и много, и очень понятно.

«Гоша – хороший! Гоша – молодец!»

Больше всех он любил бабушку. Она чаще всех бывала на кухне, да и дома вообще была чаще всех и дольше. «Бабу люблю», – говорил Гоша.

Делилась она с ним морковкой, разрешала сидеть у себя на плече и перебирать волосы. Для Гоши это была высшая степень его признательности и доверия.

Но была у Гоши одна страсть: любил он шампанское. Само слово не выговаривал, кричал просто: «И мне, и мне!»

И как только какой праздник, он уже по столу разгуливает – ждет.