Малик, орудовавший мечом безостановочно, как перезарядившийся робот, на миг обернулся:

– Это все хорошо, но при условии, что не нарвемся на очередных меркантильных царберов или еще на кого-нибудь, кто относится к нашим личностям столь же неадекватно.

Круто завернул. Наверное, общение с дядей Люсиком сказалось. Я за собой тоже замечал, что зачастую перехожу на стиль разговора собеседника: по-другому строю фразы, жестикулирую или держу непривычную дистанцию, употребляю слова, о существовании которых в собственном лексиконе прежде не подозревал… Вывод: общаться нужно с теми, кто умнее, это благотворно сказывается на интеллекте и общем развитии.

Впрочем, нынешняя компания меня устраивала полностью, на другую ни за что не сменяю.

– Мы, конечно, рискуем, – сказал дядя Люсик, – но для большинства нормальных граждан у нас есть документ-амнистия на бывшего рыкцаря Малика и на Чапу, невестора Тамарина, как я вписал, едва увидев, что Чапа жив, и вписал весьма своевременно.

Дядя Люсик с неким обличением посмотрел на Малика. Тот словно спиной почувствовал и, вновь обернувшись, развел руками:

– Признаю, был неправ. Бумажка, даже если она кожаная – всему голова. Но в тот момент я честно не понимал, почему нужно что-то писать, когда пора бежать навстречу.

– Ты не жил в девяностые, – с непередаваемым отвращением к последнему слову и, одновременно, странной ностальгией проговорил дядя Люсик. – В те годы во многих городах без оружия было страшно выйти на улицу, но если при проверке ствол найдут, уедешь в Сибирь снег убирать. Перед выходом из дома приходилось писать заявление в милицию – да-да, тогда еще не в полицию – что, дескать, оружие нашел сегодня – вот дата и подпись – и, как добропорядочный гражданин с высокой социальной ответственностью, несу сдавать. Весь день заявление носили в кармане, вечером сжигали, утром писали новое.

– И втроем в башне будет проще отбить Шурика, – не совсем в тему, но очень кстати досказал Малик то, что занозой сидело в голове у каждого.

Дядя Люсик нахмурился:

– Шансы ничтожно малы, будут жертвы с обеих сторон. Шурик захотел остаться, и мы лишь испортим ему жизнь.

– Он просто не в себе, – упорствовал Малик. – Когда встретимся – дайте мне пару минут и увидите, что вывихнутые мозги вправляются так же быстро, как суставы.

– В его случае поможет только время. – Дядя Люсик покачал головой. – Мы сделаем все возможное, но давайте сразу договоримся: последнее слово останется за…

– Шурик же не в себе, – перебил Малик, – он не все знает и не может решать…

– …за мной, – закончил дядя Люсик.

Малик остановился, лицо озарилось белозубой улыбкой:

– Это мне нравится больше. Вы решите, а мы с Чапой сделаем. С вашей помощью, конечно. Принято.

Значит, в скором времени у нас есть шанс попасть в переделку. Меня одолевали сомнения насчет «моей прелести» – бесподобной катаны. Чудесная в бою, она, между тем, была сакральным оружием сестричества. Как в башне воспримут, что стальным мечом (и, кроме того, непробиваемой кольчугой) владеет личность непонятного статуса? То, что должно помочь в случае неприятностей, их же и притянет. Не лучше ли взять с собой в башню что-то другое, не столь вызывающее?

Дядя Люсик и Малик проблемы, как мне кажется, не видели, иначе уже сказали бы. Наверное, я волновался зря. Оружие сестер мало кто видел обнаженным, его даже носили строго под плащами, откуда иногда выглядывал лишь кончик ножен.

– Катану лучше оставить у ребят, – Малик кивнул в сторону растянувшейся шестерки рыкцарей. – А кольчугу не видно, ее можно оставить. Даже если увидят, можно сказать, что нашел, кольчуга – не оружие, наказания за неправомерное ношение не существует.