Это успокоило. Пусть шумят. Пусть радуются. Столько дней без мытья. Еще – многоголосый гомон отпугнет волков и мелкие шайки вроде недавних мародеров.

Решив, что двух дозорных поблизости достаточно, я двинулся по расширяющейся спирали посмотреть, что и как вокруг. Апельсиновые деревья быстро закончились, дальше простирался более высокий лиственный лес. Рощица осталась далеко позади, меня приняло в свое хромоногое подданство царство бурелома и валежника. Почти непроходимо. Кроме одного места. Ровно на север вела широкая просека – несомненно, искусственная, хоть и заросла высокой травой. Кто-то прорубался здесь в незапамятные времена, а потом периодически пользовался.

Я направился по ней. Не зря. Спереди донесся резко не природный шум. Не близко, но. Меня как раз внесло на пригорок. Кто-то жутко ругался вдали. Несколько голосов. Мужских.

Бежать, спасать царевен? От чего? Вдруг впереди как раз спасители?

А если нет?

Надо разведать. Но если там разбойники, у них может быть псина – и уже никто никого не спасет, не предупредит.

Испарина на лбу подтолкнула организм к действиям. Одежда мгновенно слетела с тела, набранная горстями земля покрыла лицо и плечи. Псины рвут людей, но боятся человолков. А я кто, пусть в недавнем прошлом? Пленка, отделяющая человека от зверя, тонка до прозрачности. У кого-то исчезает с совестью, у меня упала вместе с одеждой.

Руки легко вспомнили, как ходить. Позвоночник принял удобное положение. Колени разъехались в непредставимой прежде растяжке. Шея выгнулась в обратную сторону, давая глазам возможность смотреть вперед. Поочередно переступая, я двинулся на голоса.

– Говорил же, проверь!

– Я проверял!

Несколько человек чинили отлетевшее колесо телеги. Лошадь прядала ушами, всхрапывала. Псины не было. Приблизившись, я детально рассмотрел всех. Четверо из них – крестьяне, однозначно. Пятый – в балахоне бойника с колпаком, скрывавшим лицо.

Конец мучениям. Бойник – работник законных властей. Обрадовавшись, я приподнялся, забыв, в чьем образе нахожусь. Жизнь в стае приучила к естественности.

Бойник поглядывал по сторонам, охраняя починщиков от неприятностей.

– Стой! – крикнул в мою сторону. – Назовись!

Я привстал… и резко опустился: руки бойника хватали с телеги запрещенный властями гнук.

Стрела сорвалась с тетивы. Плечо больно царапнуло – хотя я лежал, распластавшись по земле. Умелец там, однако.

– Грррр! – взревело мое горло.

– Человолк!

Вторая стрела едва не пригвоздила к дереву, за которое удалось отскочить. Ноги помчали меня назад, виляя между естественными преградами. Еще одна стрела почти достала на излете, содрав кожу на ягодице. Куда мне тягаться с таким в меткости, я со своим гнуком против него – как с рогаткой против снайперской винтовки.

Подхватив сложенную одежду, я еще долго не останавливался, и лишь на подходе к лагерю тело вернуло себе человеческий облик.

Ученицы блаженствовали. Омовение сменилось играми. Забравшись одна на другую, царевны пихались, пока все вражеские пары не опрокинутся, локти сталкивались, фасады вминались, пальцы захватывали и дергали чужие всклокоченные волосы. Визг, плеск, брызги, хохот. Верхние изо всех сил старались удержать равновесие, нижние крепко держали их за бедра, но сами едва стояли на ногах. Толчок – и гогочущая конструкция летела вниз. Вздымалась пенная завеса, каскады ледяных брызг накрывали соседей, которые визжали и бросались мстить обидчицам.

Знавший о море и теплых пляжах я не понимал местной любви подолгу булькаться в невыносимом холоде.

На страже стояла Антонина. Заметивший меня взор равнодушно уехал в сторону, поза вовсе не изменилась: разместившись на небольшой возвышенности, царевна примяла бугорок могучим седалищем, одной рукой она опиралась на траву сзади, а в другой держала перекинутый поперек живота обнаженный клинок.