Организм заволновался.

– Есть люди уютные, как дом, – донеслось едва слышно. – Прижмешься и понимаешь: ты дома. Ты такой.

Я не ответил. Тогда прилетело очередное, вполне ожидаемое:

– Ты хотел бы меня еще раз поцеловать, по-настоящему? Нет-нет, ни в коем случае не предлагаю, просто спрашиваю. Теоретически. Как возможность. Даже как вероятность.

Ну что делать с неугомонным созданием?

– Честно?

В ответ – полная оптимизма улыбка бродячей собаки, застрявшей в ступоре между возможными пинком и косточкой.

С моей стороны рухнуло:

– Да.

Ударило тишиной. И, через вечность:

– Я тоже.

Мое молчание и старательно-ровное дыхание намекали, что разговор завершен. Любопытство удовлетворено? Спокойной ночи.

Не тут-то было. Замогильным голосом приплыло, словно из-под двух метров земли:

– Чего же мы ждем?

– Когда рак на горе свистнет.

– Кто-кто?

– Турук Макто!

– А это кто?

– Никто. Зактокала.

Обидеть не получилось. Повыбирав между обидой и прочими чувствами, царевна тихонько толкнула меня в бедро:

– Ты же не спишь.

– Но очень хочу.

– Ты сказал, хочешь меня поцеловать. Мне кажется, более спокойной и счастливой возможности, чем сейчас, уже не будет. Возможно, уже никогда не будет.

– Я тебя уже целовал. – От скрежета моих зубов перевернулись черви в земле. – И на бревне перед местными, и прошлой ночью, и раньше, когда Варвара устроила бардак с двумя обнимающимися кругами.

– Там ты меня даже не помнишь. Какой я была по счету в каком кругу? Молчишь? Ты даже не знал, что есть какая-то Марианна – тихая, неприметная, тогда еще абсолютная безымяшка. А прошлой ночью… – Глухой томный голос необъяснимо съежился и потускнел. – Прошлой ночью ты был не со мной. Даже вспоминать не хочу. А вот на бревне…

Боже, хоть бы эта пауза продлилась вечно!

Нет, вспоминавшая с закрытыми глазами царевна продолжила искушающую пытку:

– На бревне ты был искренним. Не играл роль.

– Ты видела, как я целовал Майю на дереве?

Понуро упало:

– И что?

– Там я тоже был искренним.

– Просто ты думал, что жизнь закончена.

– А сейчас у нас все впереди.

– Обещаешь?

Я недоуменно взлетел бровями:

– Что?

– Что у нас с тобой все впереди.

Вот так и попадаются люди слова в ловушки.

– Столько всего уже пережили, – пробурчал я. – Понятно, впереди будет не меньше. Однозначно. Не все, но много. А много – это немало. Не раскручивай меня на то, к чему я не готов… внутренне. Будет только хуже.

– Думаешь, еще один поцелуй что-то изменит в наших отношениях?

– А ты думаешь – нет?

Я выдернул руку и отвернулся. И больше уже не поворачивался.

Всадники вернулись к утру. Нас разбудили, накормили и под присмотром Вешняка вывели перед неровным строем солдат. Во дворе ржали лошади, с которых сгружали тела Пафнутия и Кудряша. Один из воинов ссадил сидевшую перед ним девчонку, чуть старше покойного мальчика и похожую на него. Пухленькая, светленькая лицом и темненькая ниспадающей за спину косой, она была одета в такой же, как у нас с Марианной, балахонистый сарафан без рукавов и пояса. Как понимаю, это местная детско-подростковая одежда вроде лоскута-пончо долинников. Обувь отсутствовала. Насупившись, девочка спряталась за солдат. Маленькие, узко посаженые глазки не отрываясь глядели на нас.

Донеслись тихие переговоры Вешняка с прибывшими:

– Когда будет конязь?

– Сказано, что едет. А насчет этих… – Несколько взглядов переместились на нас, стоявших перед всеми как экспонаты на выставке. – Мальчишки их тоже встречали. Точно, брат и сестра. Только имя перепутали, говорят, что вроде Васей кликали. Напутали. Что Вася, что Ваня, один крен – в старину. Девки тоже видели. Ухмылялись, что брат с сестрой такими вещами, вообще-то, не занимаются.