Думаю, девчонки пошумят и успокоятся. Никто не любит, чтоб над ним смеялись, поэтому как-нибудь выкрутятся по-тихому, и все забудется.

Отвернувшись от придирчиво разглядывавшей себя Марианны, я примерил новый костюм. Рубаха в принципе такая же, как у мальчишек. Такая же… да не такая, а чисто женская – с оборочками, кружевами, вышивкой. Двинувшись с повеселевшей царевной вдоль реки, я по ходу удалял все признаки принадлежности к враждебному полу. Хуже всего оказалось с вышивкой. С трудом, но удалось справиться. Колючкой я поддевал по ниточке, рвал или перетирал, вытаскивал. Сборчатую обшивку по подолу и краям рукавов, я расправил и примотал на бедре как бинтом.

– Про запас. Вдруг перевязка понадобится?

– Есть хочется, – грустно сообщила царевна.

Да, снова встал вопрос еды, и встал колом в горле. День заканчивался, а во рту ни крошки, если не считать некоторого количества противных листиков, которые теперь цепко ассоциировались с поносом. Лягушек не видели, кузнечики попадались настолько мелкие, что даже не хотелось тратить силы на поимку. Перебились небольшой охапкой лиственной травы-сныти, замеченной мной по дороге. В остальное время еду заменяла вода.

Речушку пришлось форсировать вплавь, глубина и течение не позволили перейти своим ходом. Мы поднялись выше заводи, сняли рубахи, я поднял их на одной руке, а Марианна уцепилась за мою шею. Сплавившись через стремнину, оставшееся мелководье прошли ногами, затем подсохли, оделись и побрели дальше.

В местном балахончике Марианна смотрелась очаровательно. Узорчики, оборочки, кружавчики… Не мог представить, что буду скучать по этому милому наследью старины. Воспитанный на журнальном гламуре и эталонах высокой моды из телевизора, истинно красивым я считал только черно-белое и прямое. Остальное давно объявлено кичем, дурным вкусом и дозволено лишь Миланским кутюрье. А кто не кутюрье, тот деревенское тетерье, обязанное не выпендриваться и ходить как все – в черном, белом и прямом. В редком случае еще в ярко-красном, но обязательно прямом и без финтифлюшек. Желательно, купленном непременно в Милане или выданном за Миланское. Даже если китайское.

А Марианне шло старинное. Еще бы веночек на голову… Я умилялся. Русые локоны спускались до самых лопаток. Смущенный взор прятался от моих попыток подловить. Босые ножки дерзко выметывались из-под бордового ободочка платья. Ну как платья… Нашейте всяких непонятных штучек-дрючек на любую мужскую вещь – получите женскую.

Впервые за многие месяцы я видел рядом с собой нормальную девчонку, а не воинственное чудо в штанах.

– Тебе идет.

Царевну словно бросили об дверь, на которой до той секунды пошатывалось ведро с красной краской:

– Не шути так.

– И не думаю.

– Вот и не думай.

Через несколько шагов все больше похожая на свеклу спутница добавила:

– Лучше думай о еде.

– Только о ней и думаю.

– А ты попытайся не только думать, но и находить.

– А ты попытайся не только язвить, но и поторапливаться.

– А ты…

– А вот и не подеремся, – перебил я.

Царевна улыбнулась и умолкла.

Из-за того, что в тот момент я смотрел на нее, сначала увидел реакцию: помертвевшее лицо, открывшийся и тут же до боли сжатый рот, подогнувшиеся ноги. Затем обнаружилась причина: с видом на реку на пригорочке догнивали тела на кольях. Близко лучше не подходить – трупный смрад сносился ветром, но если внезапно дунет в нашу сторону…

Разбойники или ушкурники?

– Кажется, это женщина, – нерешительно предположил я.

Крайние останки действительно чем-то напоминали прекрасный пол. Сейчас это сравнение выглядело кощунством. Деревянное острие вылезло между ребер, не давая свисавшим вокруг жутким ошметкам провалиться ниже. Гниющее мясо шевелилось, конечности болтались на сухожилиях и остатках кожи, запрокинутая голова узнавалась лишь по наличию черепа.