Молотов. Сколько времени потребуется для этого?
Паасикиви. Около четырех дней. Каким образом мы можем отсюда связаться с Хельсинки?
Молотов. Отправьте им телеграмму.
Таннер. Но будет необходимо проконсультироваться с парламентом, который еще не информирован по этим вопросам. Мы не можем точно сказать, сколько времени потребуется. Но мы сообщим вам ответ, как только он будет готов.
Наших собеседников это устроило, и мы покинули комнату переговоров с картой, которую получили.
Вернувшись в посольство, мы снова обсудили ситуацию и пришли к выводу, что отправка телеграммы не даст никаких результатов в решении проблемы такого большого масштаба; следовательно, мы должны сами отправиться в Хельсинки и лично доложить об обстановке. Сообщили телеграммой в Хельсинки о нашем решении и разошлись по своим комнатам в два часа ночи.
На следующее утро, 24 октября, Паасикиви пришел в мою комнату со следами бессонной ночи на лице, ему не терпелось поговорить со мной. Он охарактеризовал наше положение следующим образом:
– Двадцать лет мы жили в плену иллюзий. Нам казалось, что мы можем сами определять свою судьбу. Мы выбрали нейтралитет и скандинавскую ориентацию в качестве нашего внешнеполитического курса. Но теперь обнаруживается истина. Наше географическое положение связывает нас с Россией. Неужели это так ужасно? Во времена царизма расквартированные в Финляндии русские гарнизоны не слишком вмешивались в наши внутренние дела; но теперь вряд ли они займут такую же позицию. Требования, предъявленные нам, посягают на нашу скандинавскую ориентацию и на наши отношения с Германией. Теперь мы обязаны сражаться, но мы не в состоянии делать это. Финляндия не может объявить войну. Если война разразится, мы проиграем ее и результаты будут намного хуже, чем мы можем добиться соглашением. Зараза большевизма распространится по Финляндии, последствия будут фатальными. Сможет ли Швеция прийти нам на помощь?! Ханссон[8], премьер – министр Швеции, должен дать ответ на этот вопрос.
Паасикиви теперь был готов рекомендовать передачу Советскому Союзу базы на западе, например Юссарё. Что касается линии границы на Карельском перешейке, он предложил отход до предельной линии, указанной Маннергеймом.
По предложению Паасикиви мы подготовили письмо Ханссону с просьбой сообщить об отношении Швеции к положению в Финляндии.
Поскольку день оказался свободным, я решил посвятить его знакомству с Москвой, в которой раньше не был. Взяв в посольстве автомобиль, я вместе с Нюкоппом отправился взглянуть на самые известные достопримечательности. Мы совершили весьма познавательную поездку. Когда мы вышли на всемирно известную Красную площадь, я увидел у длинной стены впечатляющее строение Мавзолея Ленина и длинную очередь людей, ждущих доступа в него. Нам было известно, что Мавзолей является местом паломничества, которое должен посетить каждый большевик. Подойдя ближе, мы спросили охранника у барьера, не можем ли мы войти внутрь. Но подошедший офицер объяснил, что доступ будет открыт только через час. Мы повернули назад, объяснив, что не можем ждать так долго. В этот момент сотрудники ГПУ, сидевшие в автомобиле, следовавшем за нами, вышли из машины и попросили нас подождать несколько минут. Один из них вошел внутрь и с кем – то переговорил. Вернувшись, он сказал нам, что мы можем войти прямо сейчас. Мы поспешили воспользоваться этой возможностью.
Мы вошли в двери и спустились вниз по лестнице в нижнее помещение, где находилось забальзамированное тело Ленина, покоившееся в стеклянном саркофаге на постаменте посередине довольно просторного зала. Обычные посетители непрерывным потоком проходили мимо саркофага и поднимались наверх. Но нам разрешили оставаться возле постамента столько, сколько мы хотели. Мы вглядывались в забальзамированное тело Ленина и в его воскового цвета лицо. Он выглядел совершенно так же, как раньше, когда мне довелось видеть его живым, только лицо показалось меньшим, что я связал с процессом бальзамирования. Я сказал провожатым, что я встречался с Лениным несколько раз, но тогда его голова была больше. В ту же минуту я понял, что затронул щекотливый предмет. На меня посмотрели с уважением, поскольку я встречался с их вождем и даже пожимал ему руку. Но на мое замечание никто не ответил, и разговор на этом закончился.