Затянулся наш разговор, и его явно пора было заканчивать. Я засмеялась:

– Но не с сегодняшней же ночи!

Он кивнул:

– Извините. Я и так пробыл втрое больше отпущенного. Я ухожу.

– Желаю счастья, – провожаю я его в прихожую.

У двери он обернулся:

– Но если мои слова все-таки не покажутся вам полным бредом и если когда-нибудь вам станет совсем плохо – вы вспомните, как я сказал вам: Оля, давайте жить вместе! И тогда вы мне позвоните и скажите: да. Просто: да.

– Вениамин, дорогой, – этак покровительственно отвечаю я ему. – Мне было интересно вас послушать, но я люблю совсем другого человека. И он меня. И жаловаться мне совершенно не на что. Правда.

Он поглядел на меня укоризненно, покачал головой.

– Неправда. У вас глаза были бы совсем другие. А такие я каждый день в зеркале вижу. Всего хорошего, Оля.

Стою у окна, гляжу вниз, на опустевшую площадку для автомобилей, по которой идет Вениамин. Тихонько идет, неторопливо, как человек, которому и вправду некуда спешить.

Ну вечерок. Надо позвонить Лариске.

– Лариска, спишь? Проснись на минутку – не пожалеешь!

Да неужели же кто-то опять звонит?

Нет, это будильник, надежный товарищ. Половина восьмого. Утро. Солнце. Кавардак в квартире. Рабочий день начинается.

Стучу кулаком в стенку:

– Эй, зверь бурундук, подъем!

Ношусь как угорелая по квартире под Пугачеву из проигрывателя. Одеваюсь, собираюсь, мажусь, навожу красоту. Антошка у себя в комнате, тоже, по идее, должен одеваться. Заглянула к нему – сидит на кровати встрепанный, сонный, задумчиво сует ногу в колготки.

– Быстрей, быстрей напяливай!

– Если быстлей, то будет задом напелед. (Когда же он «р» научится выговаривать?)

– Ничего. Когда опаздываешь, можно и задом наперед.

– А почему ты все влемя опаздываешь?

– Потому что такая уж у тебя мать, выбирать не приходится.

Бегу в ванную, но у меня ведь не ребенок, а «что, где, когда».

– Мама, а человек плоизошел от обезьяны?

– От обезьяны.

– А как же – в Ленингладе ведь обезьянов нету!

– «Обезьянов» нету, а обезьяны – жили, очень давно, от них он и произошел. А ты – от ленивца, знаешь такое животное?

– Не-ет…

– Ну вот, придешь в сад и спросишь, а поэтому одевайся быстрее.

«…держи меня, соломинка, держи. Когда вокруг шторма в двенадцать баллов»… – это Пугачева из проигрывателя.

А это уже Лариска. В дверь звонит. Открываю – не Лариска, а ее Сережка.

– А где…

– Ч-хи!

– …мама?

– Мама в лифте стоит, чтобы не уехал.

– Здесь я, здесь! Быстрее!

Наконец выволакиваю Антошку, и мы – в лифте, где, чтобы не уехал, стоит Лариска.

– Привет.

– Привет. На машине поедем – Коле с автобазы по пути.

– Ул-ла! Ч-хи!..

– Ну, не надумала Витамину звонить?

– Ага, он не дурак. Позвоните, а телефона не оставил.

– Кстати, мой бывший звонил, им пальто дутые финские завезли.

– А какого цвета?

– Не знаю. Дутые!

Остановка. Надо сбегать за Валюшкой. Слава богу, собрана, запирает дверь. Почему-то на три замка, сокровища, видите ли, у нее.

– А Лариска где?

– В лифте стоит, чтобы не уехал. Ну что, поссорились?

Валюшка глядит, сияющая, счастливая:

– Что ты! Вернулся, прощения просил. Прямо какой-то сумасшедший… – И в лифте с гордостью отворачивает свитер на шее со свидетельствами пылкой любви.

– Ох, дура ты, дурочка у нас, Валюшка, а еще воспитатель. Как мы только тебе детей доверяем! Тебе пальто финское нужно?

– Какого цвета?

– Дутое.

– Мне Сашка из Чехословакии привезет.

Спускаемся, выходим дружной семьей из подъезда. Впереди – мы с Лариской, сзади – Антошка, Сережка и Валюшка, взявшись за руки. Перед подъездом – целый автобус, на боку написано: «Изыскательская КХ-2». Внутри – приборы, но места хватает.