Наконец больная сплюнула кровавую мокроту в тряпку и хрипло задышала. Алиенора обняла ее за плечи и поцеловала в лоб:

– Что с тобой сделалось!

– Алиенора, – просипела Петронилла. – А я ждала тебя. Последнее время я часто о тебе думаю. – Она снова закашлялась, но не очень сильно, и протянула дрожащую руку к кружке, стоявшей на краю скамьи. – Это пустырник. – Она пригубила зелье. – Мне сказали, он поставит меня на ноги, но я-то знаю, что все впустую. Они думают, я ничего не понимаю, но я сумасшедшая, а не дура.

Алиенора взглянула на тетушку:

– И давно она в таком состоянии?

Агнесса покачала головой:

– Кашель не проходит уже больше месяца, что бы мы ни делали. Ее держат в тепле и всячески заботятся о ней. Все ее подбадривают и молятся за нее. Может быть, весной она пойдет на поправку.

Все это лишь избитые фразы. Было очевидно, что сестра неизлечимо больна и лишь чудом сможет дотянуть до весны. В свои тридцать два года она выглядела дряхлой старухой. В голове Алиеноры промелькнули воспоминания: Петронилла в детстве, юная Петронилла, с блестящими каштановыми волосами и сверкающими глазами, танцует на балу… Она всегда была не от мира сего, но конец ее дней просто душераздирающий. Столь щедрые обещания никогда себя не оправдывают – так роза начинает расцветать, но вдруг увядает.

Петронилла наклонила голову, как будто прислушивалась.

– Папа вернулся из Компостелы? – спросила она. – Он ведь уже давно уехал.

Алиенора вновь взглянула на Агнессу.

– Нет, дорогая. Еще нет. – И никогда не вернется, потому что он умер в Компостеле двадцать лет назад и похоронен в усыпальнице Святого Иакова.

– Она живет в своем мире, – пояснила тетушка. – И только прошлым. Никогда не упоминает ни о своем замужестве, ни о детях.

– Может, это и к лучшему, – скупо заметила Алиенора.

Брак Петрониллы, кратковременный, страстный и бурный, настоящее бедствие, принес одни разочарования и закончился плачевно для обоих супругов и их отпрысков. Теперь бывший муж уже мертв, а дети находились на попечении чужих людей во Франции. Слава Богу, что ее больной мозг вычеркнул эти годы из памяти!

– Папа едет ко мне, – проговорила Петронилла. – Скоро я его увижу. – Она схватила сестру за руку. – Давай поднимемся на крепостную стену и посмотрим, как он подъезжает.

– Нет, останься здесь, у огня. – Алиенору душили слезы. – Успеется. Он не обрадуется, если мы замерзнем. Давай-ка выпей отвар. – Она села рядом с сестрой, крепко прижала ее к себе и накинула себе и сестре на плечи свой плащ.

Пламя прихватило сучок на полене, и в воздух поднялся фейерверк красных искр.

– Помнишь, как в Пуатье мы наблюдали за светлячками в саду? – прошептала Петронилла. – И загадывали желание, как только загорался огонек.

– Конечно. Это же была наша любимая забава.

Сколько надежд, сколько грез и упований. Глаза Алиеноры наполнились слезами, и пляшущие языки пламени слились в одно золотое пятно.

– И все они рассеялись как дым, – грустно произнесла Петронилла. – Все до одного.

Руан, Нормандия, февраль 1157 года

Алиенора вернулась в свою комнату из уборной. Ее тошнило третий раз за утро. Желудок крутило так, словно она была в море, а не пережидала на берегу, когда закончится шторм и можно будет сесть на корабль.

Генрих изучал ее плотоядным взглядом:

– Ты нездорова или есть другая причина?

Алиенора, чтобы победить тошноту, прополоскала рот имбирным отваром, приготовленным Марчизой.

– Надеюсь, я снова беременна. – Она с трепетом, надеждой и страхом произнесла слова, не решаясь даже улыбнуться, ибо дело серьезное и нельзя, чтобы Господь заподозрил ее в легкомысленности.