– Ай-яй, хоть вы и ужасно близки с нашим Шан-лаобанем, ты что-то и не подумал подготовить для него подарок.

Чэн Фэнтай оттолкнул его:

– Сгинь! – Однако тут же развернулся, снял с руки перстень и отдал его Лао Гэ, чтобы тот отнес его за кулисы и передал Шан Сижую в качестве дополнительной награды.

Лао Гэ сжал перстень в руке и отправился за кулисы на поиски Шан Сижуя. За кулисами царило такое же оживление, что и в зале, все окружили Шан Сижуя, бесконечно галдя, переполненные запоздалым страхом и радостью, и все говорили, не умолкая. Сяо Лай заварила ему женьшеневый чай с астрагалом, чтобы прибавить ему объема дыхания. Шан Сижуй отхлебнул прямиком из носика, слушая, как актеры наперебой его восхваляют, а потом с улыбкой поправил грим перед зеркалом. Только Сяо Чжоуцзы, потрясенный выступлением Шан Сижуя, погрузился в странное молчание, стоя в стороне, он глядел на все удивленно и растерянно, тень его отражалась в краешке зеркала, словно маленький бумажный человечек. Заметив его взгляд, Шан Сижуй отнял от лица руку и улыбнулся ему. Веки Сяо Чжоуцзы едва дрогнули, он остановил взор на губах Шан Сижуя, но на лице его по-прежнему оставалось не то радостное, не то горестное оцепенение.

Лао Гэ протиснулся через толпу актеров, раскрыл ладонь и протянул Шан Сижую перстень, тот мельком взглянул на него и сразу же широко заулыбался – он видел, что перстень этот носил второй господин.

Лао Гэ сказал с улыбкой:

– Второй господин говорит, что Шан-лаобань пел великолепно, после спектакля он поздравит вас с успехом.

Шан Сижуй взял перстень и с улыбкой закивал.

Следующий акт начинался лишь через двадцать минут. Император, проявив смекалку, пошел против воли вдовствующей императрицы и взял в супруги свою любимую. Гуйфэй [69] в исполнении Юй Цин была утонченна и пленительна, образ ее полнился благородством и спокойствием. Волосы она взбила в высокую прическу, и все равно была ниже Шан Сижуя на полголовы. Стоя бок о бок вдвоем на сцене, они казались отражением луны в воде, цветов в зеркале – прекрасные и призрачные.

Шан Сижуй взял за руку Юй Цин, во взгляде его плескалась нежность, и он запел:

Где на земле следы остались от нагара фонарей,

Там тяжело отринуть грезы о любви.

Я здесь стою; вокруг меня и сливы белый свет,

И красных персиков цветы –

Сорвать их только некому со смехом.

Чэн Фэнтай и Фань Лянь вернулись на свои места, но чай их уже остыл. Фань Лянь не в силах был с ним расстаться, а потому велел официанту подогреть всю чашку на водяной бане. Затем, поправив очки, он с улыбкой проговорил:

– Шан-лаобань и в самом деле талантлив и в амплуа военных, и в амплуа ученых, вместе с либретто Ду Ци добрая слава их останется в веках! Зять слышал ведь эти строчки: «Вокруг меня и сливы белый свет, и красных персиков цветы – сорвать их только некому со смехом» – как легко они льются!

В другой стороне зала знаток либретто Шэн Цзыюнь, укрывшись от их взглядов, тоже рассыпался в похвалах, восхищенный до глубины души.

Чэн Фэнтай указал на сцену и с улыбкой спросил:

– Раз уж он так хорошо исполняет шэнов, почему же потом начал петь дань? Разве в то время людям не нравилось слушать шэнов? Женские амплуа были не так популярны, как сейчас.

Фань Лянь взял чайную крышку и с нарочитой серьезностью принялся крутить ее в руках:

– Ох, есть об этом одна сплетня. Но я не хочу говорить, я хочу как следует послушать представление.

Чэн Фэнтай смерил его упрекающим взглядом и больше расспрашивать не стал. Чэн Фэнтай взрастил в Фань Ляне противоречивый характер: с одной стороны, тот твердо держался образа человека чести, высших моральных качеств, неизменно повторяя: не обсуждай со мной сплетни, я не желаю слушать, да и тебе ничего не расскажу, сплетничать за спиной у людей вообще нехорошо, а с другой – его мучил сердечный зуд, все у него чесалось, и он не в силах был сдержаться и не поделиться с Чэн Фэнтаем тайной новостью.