Чэн Фэнтай гневно усмехнулся и принялся разглядывать Ду Ци. Близкий друг Шан Сижуя оказался таким же безумцем, как и он сам:

– Седьмой господин должен быть мастером в цветочных делах, отчего же ты принял все так близко к сердцу? Сянь Юнь продает свое тело, а если ты ее не выкупил, то с чего бы тебе заботиться, с кем она ведет дела? До сих пор питаешь злобу на меня, разве это не смешно?

Ду Ци, услышав слова Чэн Фэнтая, понял, что если продолжит скандалить, то это навредит его репутации почитателя цветов. Он взял себя в руки, одним движением поправил волосы, уложенные французским муссом, вытащил сигарету, закурил, а на лице его воцарилось безразличное выражение:

– На самом деле Сянь Юнь, эта девчонка, всегда была двуличной, я знал обо всем, разве могла она обмануть меня? Просто вот взглянул на тебя, и такой ты мерзкий, что руки так и зачесались тебя поколотить.

Чэн Фэнтай вскинул брови и улыбнулся ему, слова Ду Ци ничуть его не разгневали.

Затянувшись еще пару раз, Ду Ци понял, что сказать ему больше нечего. Он затушил сигарету, крепко обхватил Шан Сижуя, притянул его к себе и зашептал прямо на ухо:

– Я еще раз просмотрю сценарий, а завтра пришлю его тебе. Ты всерьез возьмись за новую пьесу и поменьше общайся со всякими подонками. Я пошел!

Договорив, он не стал ждать, когда Шан Сижуй его проводит, а надел шляпу и не спеша удалился. В его фигуре сквозили непринужденность и безудержность. Даже его уход был элегантным и небрежным одновременно. Это и был тот самый молодой господин Ду Ци, имя которого не покидало уст Шан Сижуя, родной племянник почтенного учителя Ду Минвэна, что передал ему все свои знания, мастер в написании пьес. Чэн Фэнтай кивнул, подумав, что этот красавчик с замашками жиголо похож на Шан Сижуя.

Намерение Шан Сижуя поставить новую пьесу было равнозначно поиску проблем на свою же голову. Его уже обливали кипятком на сцене, поносили в газетах, строили против него тайные заговоры и игнорировали – он вкусил достаточно горестей, но ничто не могло его отпугнуть. Страсть Шан Сижуя к постановке новых пьес была проявлением молодости, и потому никакие угрозы не могли его остановить.

Чэн Фэнтай прекрасно осознавал, что актеры – безумцы, а их поклонники – душевнобольные. Новая постановка, в особенности такая выдающаяся и величественная, в случае провала могла не только повлечь за собой ряд критики (что, впрочем, было мелочью), но и свести с ума страстных театралов – вдруг кто-то из них совершит глупость, которая будет стоить жизни. Не слишком ли это высокая цена? Ход мыслей Чэн Фэнтая, человека несведущего, был именно таков, однако на деле поклонников театра сводили с ума лишь переписанные старые пьесы, успех или провал новых постановок не так волновал их сердца.

Чэн Фэнтай похлопал Шан Сижуя пониже спины, поразмыслил немного и медленно проговорил:

– Когда ты станешь играть новую пьесу, я попрошу мужа старшей сестры, чтобы он одолжил нам солдат, мы выставим их вокруг театра, пусть охраняют тебя. Если кто-то посмеет баламутить публику, мы его отметелим на месте – и прямиком в полицейский участок. Проделать подобное пару раз, и все тут же станут как шелковые.

Шан Сижуй вскинул голову и взглянул на него с некоторым изумлением:

– Как это можно допустить? Привести солдат на сцену! Никогда в театре не бывать таким правилам!

– А правилу обливать кипятком бывать? Если бы они только бранились, мне и вовсе неохота было бы вмешиваться в ваши актерские дела. Ну а что, если заявится какой-нибудь негодяй, которому жизнь не мила, и плеснет в тебя не кипятком, а азотной кислотой? – Чэн Фэнтай ущипнул Шан Сижуя за щеку: – Тогда он уничтожит это прекрасное личико.