. Около десяти лет о нем заботилась Сяо Лай, согревая его своим вниманием. Он никогда не испытывал тех страданий, что пережил Сяо Чжоуцзы, вот почему тот еще отчаяннее стремился к успеху, стремился так жадно, что цена для него ничего не значила. Шан Сижуй всячески желал помочь ему, он проговорил со вздохом:

– Если ты можешь петь только со мной, то не сможешь петь никогда. Если ты не можешь опереться на себя, как же ты будешь играть на сцене, под таким давлением? Вставай.

Заливаясь плачем, Сяо Чжоуцзы поднялся. Шан Сижуй взял его за руку и сказал:

– Обычно если я не дома, то в театре «Цинфэн». Дорогу ты знаешь. Впредь если захочешь, найди возможность улизнуть и отыщи меня, я объясню тебе, как играть.

Тем самым он согласился принять его в ученики, пусть и не дал официального статуса. Сяо Чжоуцзы ликовал, от волнения он вновь собрался кланяться ему. Но Шан Сижуй заключил его в объятия, не позволяя упасть на колени. Близость между ними была такой трогательной, что от нее сводило зубы. Много-много лет спустя отношения между Шан-лаобанем и Чжоу-лаобанем так и оставались запутанными, полными тайн, и люди безостановочно спорили, были ли они учителем и учеником. Слухи и кривотолки ходили самые разные, темные и неоднозначные. Однако сами они молчали, публике прийти к определенному решению так и не удалось, и эта история стала одной из бесчисленных загадок в жизни Шан Сижуя.

Но в тот миг, за кулисами захудалого ветхого театра, Чэн Фэнтай имел счастье лицезреть зарождение дружбы двух величайших актеров китайского театра своего времени. Впрочем, отнесся он к этому с совершеннейшим безразличием. Когда Сяо Чжоуцзы закончил изливать душу Шан Сижую, Чэн Фэнтай кивнул ему, и Сяо Чжоуцзы, съежившись и всхлипывая, подошел. Чэн Фэнтай грубо схватил его за руку, задрал юбку и оттянул штаны. Бросив быстрый взгляд, он стремительно отпустил его и разочарованно протянул:

– И все-таки мальчик…

Впервые за всю свою жизнь в театре Сяо Чжоуцзы столкнулся с подобным хамством, он не знал, что и ответить. Отпрянув, он спрятался за Шан Сижуя. Губы его дрожали, лицо побледнело – выглядел он ужасно жалко, при одном взгляде на него сжималось сердце. Шан Сижуй так разозлился, что и не знал, как выругаться, вся прежняя трогательная атмосфера развеялась без остатка. Если бы кто-то попытался запечатлеть всю историю «грушевого театра», описание этого эпизода, несомненно, заставило бы его попотеть.


Глава 6


В те дни Чэн Фэнтай и Шан Сижуй частенько засиживались до полуночи в доме Шана, болтая о всяких пустяках в главном зале. Вдруг во дворе с приглушенным стуком что-то рухнуло на землю и послышался тихий болезненный вздох. Шан Сижуй тут же помчался во двор. Сяо Лай, услышав шум, тоже вышла посмотреть, что произошло. Сяо Чжоуцзы стоял, потирая колени и глупо хихикая:

– Шан-лаобань, хе-хе… У вас такие высокие стены, и правда высокие… – Он стоял на месте в растерянности, ничего больше не говоря.

Однако Сяо Лай, кажется, очень полюбился этот паренек. Она подошла к нему, оправила ему одежду и проговорила с улыбкой:

– Я же говорила тебе, не лазай по стенам, просто постучи в ворота. Труппа ваша далеко отсюда, чего бояться? – А затем засмеялась: – Погоди, мы тут оставили тебе кое-что вкусненькое!

Чэн Фэнтай никогда не удостаивался от Сяо Лай подобной доброжелательности и в этот миг даже немного приревновал.

Сяо Чжоуцзы хлопнул себя по лбу:

– Ой! Сестрица Сяо Лай! Я забыл снаружи кое-что! – с этими словами он отодвинул засов и выбежал со двора, а затем внес корзину фруктов, то ли крупных яблок, то ли слив, понять было сложно. Удивительно, как он, с его хрупким телосложением, смог протащить огромную корзину по улицам и переулкам, ему явно пришлось тяжело: