Радости, результата их титанических усилий в этом задушевном, наполненном любовью, сватовстве сводничестве, не было.

Не получилось.

Осечка вышла.

Опять!

Потом говорили, что им сватам, могли бы пришить эту статью, не дай Бог был бы испуг со смертельным исходом. Статья, за групповуху. Мужики говорили. Они всё знают…

Отсидели не зря.

А в семейных трусах, с тугой резинкой, верёвкой, и ноги до самых, до самых, до колен закрыты этим барахлом…поняли…Такое великое стратегическое действо не состоялось бы даже у Геракла в ту ночь, когда он совершал свой тринадцатый подвиг. Невозможно. Броня крепка и танки наши быстры. Но тут не пройти, и не проехать.

А на обнажённом красивом животике дочери он, её папа увидел, увидели… только пёрышки от дохлого уже почти птенца, который видимо и свалился с макушки стога. Решил отец.

… Сова, бесшумно, кружила вокруг стога.

А она, птаха, искала пропажу. Такой ужин птенцам. Пропал. И столько людей…

Факты упрямая вещь. Алиби налицо, ой, нет. На её животике…

Он укутал своё сокровище в покрывало. Взял её, как охапку сена и унёс.

А в небе прогремел гром …генеральским голосом…

– Вылитая мама.

Вот тебе и яблонька.

Здесь тебе и яблочко…

*

Р а з н е с ч а с т н ы й Адам. Неужели, в самом деле и Адама так учили.

Потому его и чтут. Веками. За тяжёлые муки, познания, а не вкуса яблока – запретного дерева познания жизни.

Неужели и его прекрасная Ева угощала таким вот яблочком. Да и костюм, тогда парадный, был другого покроя – фиговый листочек. Сейчас такие не растут.

А этот лопух, напялил брезентовые, да ещё и на верёвочке, и тугой резинкой… трусы.

Так с тоской и горючей слезой умывались – рыдали, отчим лопуха…

И, полковник.

….. Это первые, печатал на Коме, до операции, зрение было уже два процента. Напечатать как эпиграф…

Утро наступало незаметно. Сначала появился бирюзовый свет – свечение в панорамных огромных, во всю стену, окнах. Потом светильник, что ночью рисовал силуэты мебели, и картинок, небольших, но уже их можно было так назвать – картинки. Казалось и светильник, сам собой, стал светить ярче, потому что пейзажи и натюрморты на стенках развешенные и поставленные, где только можно было их пристроить. Всё стало проявляться. Будто рассеивался туман.

За окном – панорамой, уже было почти светло, свет исходил от снега.

Снег рождал рассвет.

Вот уже и картинки чётко говорили в полный голос… Мы не детские, мы уже можем себя величать картинами. Импрессионистические мазки, громко говорили: вот и мы здесь, проявляемся, сначала из детского букваря, потом сразу – ма ма. Так они, первые, по складам – мазки, начинающего и вот первые маленькие шаги – в карьер.

Не спеши, кисть, не торопись. Но смотри и не засни, шагай смело.

Вот он и рассвет! Это виновник непонятного света… Снег, почти на голову, но он, снег – дарил рассвет.

Ещё вчера были полянки, зеленеющие первой травки. Почти весенней. Как в Крыму, у нас. Дома. А здесь. На севере, утром, опять снег. Ну и что? Это же Лапландия – страна тысячи озёр, и столько же радостей.

Сегодня ярмарка, ездовые собачки и олени, о которых мечтал после всех кавказских путешествий, там, дома.

Ах, собачки, всю жизнь казалось, ждал эту сказку. Да ещё прокатиться с ветерком, на морозе. Но природа, жизнь, берут своё. Весна идет.

Сначала снег ушёл. Уехал от колёс авто. Вышло, появилось и солнышко.

К обеду, в окно третьего этажа, было видно и травку и листочки прошлогоднего урожая, под елями снова зелень, а сверху на макушках, щёлканье сорок.

Гости тихонько ходили по непривычно большой квартире, и не знали чем бы это им заняться, чтобы не греметь, не мешать спать хозяевам: дочери, зятю, внучке. Людмила подошла к окну, и, пошло поехало: