Тут сверху спускается Фекла, за обедом для господ. Я спрашиваю: а вы, барышня, кушать будете? Она так на меня гордо, как с горы, посмотрела, и говорит:

– А ты как думаешь?

А я, грешным делом, еще тогда подумал: вот гордячка какая, ну погоди, опосля свадебки я из тебя дурь повыбью. Будешь мне сапоги стягивать, подушки взбивать. А сам виду не подаю, что злость одолевает, и дальше любезно так:

– Так вам, барышня, как обычно, тарелочку на господский подносик тоже поставить?

Тут она вся вспыхнула, глаза засверкали, хочет меня на место поставить, а молчит. А что я такого сказал? Они действительно вместе кушали, то есть наверху. Обычно барынька ела мало, а Фекла наворачивала во всю ивановскую, не зря ж у нее такой румянец во все щеки.

– Прикажете отнести? – по привычке спрашиваю, хотя знаю, что она сама еду наверх оттаскивает. Так и в этот раз – молча берет Фекла поднос и идет по лестнице, а Федька, пацан, туда же – так глазами и ест, как она наверх подымается. Дал я мальцу для острастки подзатыльник, чтоб не глазел.

Время идет, все тихо, господа, видать, в сон ударились. Я жду. К вечеру спускается Фекла вниз, и спрашивает:

– Как погода? Когда наконец, этот разлив кончится? Нам ехать давно пора.

– Милушка моя Фекла, да разве ты отсель уехать хочешь?

Тут она как нахмурится, да глазами как сверкнет, и ну на меня кричать: как ты смеешь, холоп, да так меня называть, какая я вам милушка, знай свое место, сверчок. И другие обидные слова. А я так себе кумекаю: это она любви сопротивление таким манером оказывает, и пуще к ней приставать начинаю:

– А чем я сверчок? Нет, я не сверчок, у меня отчим, извините, купец второй гильдии. Мы, сударыня, доход приличный имеем. Ежели что, и жениться не прочь.

Тут она смехом залилась. А мне до того обидно стало, что захотелось ей косу на кулак накрутить да голову эту гордую об столешницу, об столешницу. Еле удержался. Она ушла, а я приуныл. Думал, хорошая девушка, а вон какая строптивая, не уступит барыне своей. Правда, я толком ее хозяйку-то не видал, она, когда они приехали, вся укутанная была, да наверху расположились, знай, еду готовь да прочие услуги оказывай. Жутко мне вдруг интересно стало, что за барыня. Как бы посмотреть на нее? А то не сегодня-завтра уедут ведь, как разлив на убыль пойдет.

Грустно мне так стало, что оставил я дела на Федьку, а сам пошел в свою комнату и уговорил полштофа водки. Пил, не закусывал. А потом уснул. Проснулся ночью оттого, что дверь скрипнула. Сердце у меня отчего-то подскочило, а потом возрадовалось: пришла моя любушка ко мне, желанная. А сам глаза зажмурил покрепче. Пусть домогается, коли сама пришла. Она ко мне под бок прилегла, и стала ласкать да целовать, да оглаживать. Кто бы на моем месте устоял? Эх, господин хороший, какая это ночь была! Вкусил я сладости, какой отродясь не ведал. Нет, я не святоша был, грешил иногда, но то все не в счет. Под утро только прикорнул слегка, на часок, не боле. Проснулся враз, как не спал, рукой щупаю рядом – нет никого. Я вскочил, как на пружине подброшенный. Нет, не ушла моя красавица. Платье надевает как раз. Я смотрю, и вдруг из прорези голова показывается. А уже светало, и все хорошо видно. Что такое? Не Фекла это вовсе, не Фекла, разрази меня! А женщина смотрит на меня влюбленными глазами, и я смотрю, но в недоумении.

– Что, не рад, что пришла? – спрашивает она. Ба, да никак, это сама Феклина хозяйка! Как же я влип-то? Стою, молчу, гляжу во все оба глаза. И верите, так она мне по сердцу, что взгляд отвести не могу.

– Возьмешь меня за себя? – снова спрашивает она.