– И ты им поверил? Да просто у них хирурги слабые. Чуть что сразу отправляют больных к нам, – с раздражением в голосе сказал он. – А сами упрашивают больного и их родственников не говорить нам о том, что якобы они к ним не обращались. Причина то ясна, не смогут они должным образом прооперировать таких больных. Вот потому они потихоньку переправляют всех тяжелых больных к нам. И куда смотрит органы здравоохранения? – возмущался он.

– Рустам Назарович. Правда, я не знал об этом, но отказать в госпитализации такому тяжелому больному, поверьте, я не могу.

– Пойми, Вохид. До каких пор мы будем принимать, и лечить граждан соседнего государства? Там у них свои больницы, свои кадры. На такие цели отпускаются средства, оборудования, а они живут у нас под боком, ничего не предпринимают. Почему мы должны изворачиваться, находить средства, тратиться на лечение их граждан, – не унимался Мирзопаязов. – Вот мы сейчас посмотрим. Если тяжесть состояния больного позволяет, направим их обратно.

– Но… Рустам Назарович. Он и вправду очень тяжелый. Как бы оправдываясь, сказал Вохид. Забежав вперед, он открыл дверь в комнату, где принимали того самого больного. – Вот этот больной Рустам Назарович. – указал Вохид на больного, лежащего на кушетке. Вокруг стояли несколько родственников – две мужчины и женщина.

– Ну, здравствуйте соседи! – поздоровался с ними Мирозопаязов, усаживаясь на стул рядом с кушеткой. Мельком взглянув на больного, он повернулся к родственникам. – Рассказывайте, что случилось. В разговор вступил старик в колпаке. Это был отец больного.

– Уважаемый доктор! Мы приехали из кишлака. Привезли к вам моего сына. Он заболел с неделю тому назад. Вначале появились боли в животе, тошнота и рвота. Думали, пройдет, ан нет. С течением времени состояние ухудшалось. А сегодня ночью стало совсем худо. Вот мы и решили привести его к вам. – Доктор! Помогите ему.

Мирозопаязов недовольно пробурчав, повернулся и начал осматривать больного. Уже с первого взгляда было ясно, что больной тяжелый: заостренные черты лица, кожа бледная с сероватым оттенком, живот вздут, в акте дыхания не участвует.

– Покажи язык.

Больной высунул язык, который был сухой, как щетка. Щупая пульс, Мирзапаязов вслух пробурчал, чтобы слушали.

– Пульс слабый, частый. Наверняка у него низкое артериальное давление…

– Как тебя зовут? – спросил он у больного. – Шарип, с трудом и тихо ответил он. – Ну, теперь давай посмотрим на твой живот.

Ощупывая живот, Мирзопаязов обратился к Вохиду.

– Видишь? Живот как доска, разлитая болезненность по всему животу. Постукивая по брюшной полости, он сделал резюме: – Так, все ясно. У больного разлитой перитонит. Причина пока не ясна, но в брюшной полости плещется жидкость. Давайте послушаем живот.

Взяв у Вохида фонендоскоп, он прослышал живот в нескольких точках и вслух сказал:

– Кишечных шумов не слышно, то есть в брюшной полости «гробовая тишина». Что это означает, ты, надеюсь, понимаешь, – сказал он, обращаясь к Вохиду. – Ну, что скажешь?

– Нужно срочно оперировать, – ответил он.

Доктор повернулся к родственникам, которые все время пока он осматривал больного, находились тут же рядом. – Ничего утешительного! – безапелляционно заявил Мирзопаязов. – У вашего родственника перитонит, то есть вся брюшная полость воспалена. Проще говоря, в животе у него пожар. Его нужно оперировать.

– А перенесет ли он операцию? – тихо спросила жена больного, все время до этого молчавшая.

– Трудно сказать, – честно признался Мурзапаязов. – Шансов очень мало. Он может не перенести операцию.

– В таком случае может повременить с операцией, а попробовать лечить так, – неуверенно сказал отец больного. Тут доктор сорвался.