Инженер нервно поморгал, стащил фуражку, поскрёб козырьком лысину.

– Фёдор Фёдорович, – как-то жалобно позвал губернатор.

Дараган даже не повернулся. Он решительно наклонился, протиснул в дыру верхнюю половину тела и осмотрелся.

Если высота боковых стен тоннеля, в котором осталась задница Дарагана, не превышала двух саженей, то сводчатый проход с другой стороны расправлял плечи в почти бесконечный полумрак, где парили – так высоко, так загадочно, так пугающе – красные огоньки. Вдалеке проход расширялся, переходил, насколько можно было судить, в некий пещерный комплекс, виднелись костры, выбитые в скале ниши, в которых на грязных креслах или кучах тряпья сидели какие-то фигуры…

Но всё это было далеко, плывущее, нечёткое, и, могло статься, являлось лишь плодом странной галлюцинации, вызванной кислородным голоданием, газом и пылью… Но кое от чего нельзя было откреститься. Перед инженером на рельсовом пути стоял локомотив. Танк-паровоз серии Ф. Яркое око буферного фонаря казалось некой светящейся раной в металлическом теле махины.

Именно паровоз привёл в смятение людей в тоннеле, всех, кто понимал: никакого локомотива здесь быть не может, не должно! Когда расширили прореху, он стал хорошо виден даже из ряда лампоносов.

«Мы не попали, – пронеслось в голове Фёдора Фёдоровича. – Ходы не сошлись… только… Как такое возможно?»

Геодезисты постоянно следили за тем, чтобы тоннель не отклонялся от намеченной оси. Для этого над землёй и под землёй закрепили точки-ориентиры, от которых маркшейдеры вели отсчёты. Западный и восточный коридоры неуклонно двигались навстречу друг другу на четырёхсотметровой глубине.

«Куда мы вышли?»

Его пальцы сжали испещрённый трещинами край дыры.

* * *

Где-то от станции Очамчире поезд, словно в безмолвной обиде на молчание Чёрного моря, стал забирать вправо, углубляясь в горы. Лязг сцеплений на крутых поворотах и стук колёс на стыках. Трасса карабкалась по каменным склонам, брала за копирку извивы горных речек.

За станцией Ципа поезд нырнул в пробитую в скале тёмную арку, и в вагоне зажгли свет. Появилось щекочущее нервы ощущение выжидающей тьмы, притаившейся за сиденьями, оттеснённое к стенам тоннеля.

– Сурамский тоннель, – сказал в раздумье мой попутчик.

– Ага, – воодушевлённо ответил я. – Всегда мечтал по нему проехать. Столько читал, слышал…

– Кем вы работаете?

– Я инженер.

– О, – удивился попутчик. – Уж не горный?

– Нет-нет, – весело отвечал я, глядя в окно. – Промышленное строительство.

– Мой прадед был инженером путей сообщений. Фёдор Фёдорович Дараган.

– Вы шутите! – теперь пришла моя очередь удивляться. – Тот самый, что участвовал в проекте этого тоннеля?

– Не просто участвовал – руководил. Наряду с Рыдзевским и Симбергом. Хотя документальная избирательность чаще всего упоминает руководителем только Рыдзевского.

– Так может, вы разрешите мои терзания! Вы слышали историю о том, что якобы два хода, шедшие навстречу друг другу при постройке тоннеля, не встретились в намеченной точке? А обелиск у взъезда? Кому? Говорят, что один из инженеров пустил себе пулю в лоб, после такого просчёта…

Молодой человек усмехнулся.

– Обелиск воздвигли в честь посещения строительства тоннеля императором Александром III. Надпись на камне во время революции уничтожили, а остальное сделала людская молва. Создала легенду. Но даже в переизданной «Железной дороге» Гумилёва пропали сведения о вымышленной трагедии в Сурамском тоннеле.

– Значит, всё это фантазии?

– Отчего же… – мой попутчик сжал рукой острый подбородок, словно хотел выжать из него влагу. – Западный тоннель действительно разошёлся с восточным… на время.